другой… Позволять? Что-то? Что? Целовать? Или… А если противно? Меня чуть не тошнило…
Спохватившись, я посмотрела на Бродягу, молчаливой глыбой сидевшего напротив, и тут же устыдилась того, что только что ляпнула! Ужас какой! О таких вещах чужому взрослому мужчине!
Не удержавшись, прижала ладони к полыхнувшим щекам, отвернулась:
— Простите…
— Не надо извиняться, Ляля, — спокойно, даже, я бы сказала, задумчиво как-то, ответил Бродяга. — Тебе не за что…
Он замолчал, а я , не смея смотреть ему в лицо, уставилась на сжатые в замок огромные грубые ладони.
И заметила, что костяшки на них чуть-чуть побелели. Словно Бродяга напрягался… Или сдерживался…
Но что его так завело? Удивило? Моя история немудрящая? Это вряд ли…
Спросить я, конечно, не решилась, просто сидела, смотрела, словно загипнотизированная, на его руки, даже на вид невероятно сильные, и подушечки пальцев отчетливо грубые, будто из дерева вырезанные…
Как он умудряется ими так аккуратно трогать?
Я припомнила, как он обнимал меня вчера вечером, как ловил сегодня утром…
И жар перетек со щек, прочно обосновавшись на шее и груди.
Даже если б мне сейчас смерть грозила, не посмотрела бы ему в глаза!
— Ладно… — тяжело обронил Бродяга, словно что-то решив для себя, — я думаю, что твою подругу скоро выпустят из-под ареста… И ты с ней свяжешься. И там уже будете решать, что делать дальше…
— Да, — покорно кивнула я, — я тоже так думаю… Спасибо вам за все… Я никогда не забуду, что вы для меня сделали…
Я начала подниматься, совершенно искренне уверенная, что разговор наш на этом можно считать завершенным.
— Ты куда? — удивленно спросил Бродяга.
— Собираться… — ответила я растерянно, — я и без того вас стеснила…
— И куда ты пойдешь?
— Не знаю… Может, к однокласснице попрошусь…
— И сразу же тебя твоему жениху сдадут, да?
— Да, — признала я его правоту. Но других вариантов все равно не было. Можно еще бесцельно по улице бродить. На автовокзале посидеть. Собственно, я так и планировала сделать, но говорить своему спасителю про свои намерения не собиралась.
— Оставайся, — предложил Бродяга и продолжил, когда я изумленно вскинула на него взгляд, — пока не дозвонишься до подружки. А там уже решите…
— Мне не удобно… — прошептала я, потому что голоса внезапно не оказалось. Я честно, совершенно честно, не рассматривала вариант остаться здесь, у него в гостях, полностью уверенная, что он ждет не дождется, когда я уже уйду.
Судя по обстановке, аскетичной до предела, этот человек не любил и не принимал гостей… И я тут, на его территории, только раздражение могла вызывать.
Конечно, я попыталась отплатить хоть немного заботой за его помощь, но этого же явно мало! Он же не может вот взять и просто так пустить меня…
Внезапно вспомнилась недавняя , крайне неловкая ситуация, когда Бродяга держал меня на руках… И не отпускал… И в глазах его было что-то опасное такое, волнующее… настолько, что стало страшновато. Правда, он потом отпустил меня по первой же просьбе, так что я, немного подумав, отнесла свои волнения к слишком взбудораженному воображению.
Но вот сейчас…
Он взрослый, конечно, и вряд ли хочет с меня платы… таким способом… Да нет… Я бы поняла… Марата я же как-то поняла… Хотя, там и понимать нечего, такой поток грязи и пошлостей, что лучше бы и не понимать…
Но все равно, говорят, что женщина чувствует, когда мужчина на нее… ну… планы имеет…
Здесь этого явно не было.
Я набралась смелости и посмотрела прямо в глаза Бродяге.
Чем раздумывать и подключать воображение, лучше спросить сразу.
— Я что-то должна буду делать за… это?
Бродяга нахмурился, явно не понимая, о чем я спросила.
— Ну… Плата за вашу помощь? — уточнила я, понимая, что теперь не краснею уже, а пламенею чуть ли не всем телом! Стыд и ужас, конечно…
— Нет, — удивленно ответил Бродяга, наконец уяснив, что я имела в виду, — место у меня есть, живи… Если готовить будешь, как сегодня утром, то вообще отлично…
Я пару мгновений смотрела на него, не веря, а затем…
Затем меня затопило такое облегчение пополам с благодарностью к человеку, явно бескорыстно решившему оказать помощь, что я не удержалась, шагнула к нему и обняла за шею, приподнявшись для этого на носки.
— Спасибо вам! Огромное спасибо! — взволнованно пробормотала я, пряча мокрое от слез лицо.
И так стыдно было, что я подумала… О том, о чем подумала! Так стыдно!
Иногда, хотя нет, не иногда, частенько, если быть откровенным, Бродяге приходило в голову, что зона как-то неправильно повиляла на его мозг. Это, с одной стороны, логично, мало кто избежал ломки и остался прежним после такого, кроме, разве что, совсем уж отчаянных дегенератов, которым без разницы, где дегенератить, на свободе или на нарах. Даже один из самых несгибаемых и железных придурков, которых когда-либо встречал в своей жизни Бродяга, его брат по детдому, Хазар, вернувшись после срока девять лет назад, так ошалел от свободы, так конкретно слетел с катушек, такое творил, что чуть было не отправился обратно. Это хорошо, что Бродяга с Казом были рядом и страховали, переключая бешеного Хазара с планов мести тем, кто его усадил на нары, на всякие традиционные для мужика развлекухи — баб и выпивку. И, надо сказать, что тогда им удалось тормознуть эту дикую машину. Хазар погулял месяца два, побуянил, потряс город и его окрестности, затем пришел в себя и… И дальше все было тихо и спокойно. Как на кладбище.
Потому что мстить можно и без лишнего шума. И Хазар показал в этом пример.
Бродяга периодически задавался вопросом, почему он сам сделал то, что сделал? Почему после того, как за ним закрылись ворота зоны, не позвонил своим близким, которые, он был уверен, держали руку на пульсе, знали! Верней, они знали о том, что он выходит через неделю, и, наверно, готовили офигенную встречу… А его неожиданно выпустили раньше.
И Бродяга почему-то не стал никому звонить.
Посмотрел на пустую дорогу перед собой, вдохнул свежий воздух и двинулся, куда глаза глядели. Дошел до
