Мне не хотелось ничего делать, душа не лежала ни к работе над повестью, ни к домашним делам, а запущенный огород, требующий ухода, пробуждал во мне ужас, так как вызывал в памяти убитую Нонну и вытянутое тельце несчастной собачки. Хорошо, что я не видела убитого Мартина, иначе его страшный труп всё время стоял бы у меня перед глазами.
Мне даже есть не хотелось, хотя я ещё не завтракала, а поесть в Дании можно было вкусно. Правда, пока я выискивала в своей повести неприятные для Дружинина места, я успела доесть конфеты из большой коробки, подаренной мистером Чарльзом, и по инерции принялась за те, что были в вазе, так что сладости были способны перебить мне аппетит. Я не могла приняться ни за какое дело, чтобы отвлечься от тревоги. Мысль позвонить Дружинину порой приходила мне в голову, но я боялась услышать в ответ на мой вопрос, почему он не подаёт признаков жизни, что он очень занят и просит его извинить. Я бы умерла от стыда и отчаяния, но моя гордость была бы уязвлена даже в том случае, если бы никто не подошёл к телефону, ведь я думала бы, что он нарочно не берёт трубку.
Наконец, когда ожидание стало нестерпимым, раздался звонок. Я бросилась к телефону и схватила трубку.
— Как хорошо, что ты дома! — обрадовалась Ира. — Посмотри, пожалуйста, выключила я утюг или нет, а то я не помню.
— Хорошо.
— Ты давно встала? — жизнерадостно спросила Ира.
— Давно.
У неё было чудесное настроение, и поэтому она очень милостиво сообщила:
— Хорошо, а то я себя укоряла, что так рано тебя разбудила.
Я посмотрела на часы и обнаружила, что из-за волнения не заметила, что, действительно, сейчас довольно рано. Это меня немного утешило.
— Почему ты собралась в такую рань? — удивилась я.
— Мы с Петером и Мартой решили весь день провести в… Я звоню тебе с дороги.
— Желаю хорошо отдохнуть, — сказала я.
— Я и себе того же желаю. А что будешь делать ты?
— Ещё не знаю.
— Ну, не скучай. Проверь утюг.
Утюг оказался включённым.
Потом позвонил Дружинин и немного обиженно спросил, почему он до девяти часов не дождался моего звонка.
Я почувствовала в его голосе лёгкую неуверенность, несмотря на то, что он старался говорить непринуждённо. Похоже, мы были охвачены одинаковыми опасениями.
— Когда за вами заехать? — спросил Леонид. — Через полчаса можно?
— Пожалуй.
— Вы не забудете захватить тетрадь? — осведомился он.
Эта просьба меня почему-то очень обидела.
— Может, вы предпочтёте, чтобы я переслала вам тетрадь по почте? Сэкономите время на поездке.
— Я предпочту ваше общество, — смеясь, ответил Дружинин.
Я подождала у живой изгороди и при виде знакомой машины вышла к дороге. Леонид выскочил мне навстречу.
— Я так боялся, что вы передумаете! — были его первые слова.
— А вы? — спросила я, почти успокоенная.
Ответ был молчаливый, но горячий и страстный.
— Мне было бы легче умереть, — сказал он, отрываясь от моих губ. — Дядя приглашает нас к себе. Может, слетаем?
Для него всё было легко, но я к такому не привыкла.
— В три дня уложимся? — саркастически спросила я.
— Можем задержаться подольше.
Я недоверчиво посмотрела на него.
— Я не шучу, — заверил он.
— Во вторник мне на работу.
— Жаль, — огорчённо сказал Леонид.
Я не успела освоиться с происходящим, и прежние сомнения вновь овладели мною.
— Вы хотите сказать, что мистер Чарльз звонил ещё раз и одобрил ваш выбор? — недоверчиво спросила я, когда мы уже мчались по шоссе.
— Мой выбор он одобрил сразу, когда вы о нём ещё не знали, — ответил Дружинин и уточнил. — Не знали о выборе. О дяде вы тоже тогда не знали.
Мы весь день провели вместе, причём Леонид принялся рассказывать обо всём, что возникало перед нашими глазами, переплетая историю и современность. О книгах он тоже говорил много, что неудивительно, раз литература была его специальностью. Но ни разу он не упомянул о моей повести, что, в конце концов, меня даже раздосадовало, так как казалось непривычным.
— О чём вы думаете? — не выдержал Дружинин, уловив лёгкое изменение в моём настроении.
Мы сидели на скамейке в тени какого-то дерева, как классическая пара целомудренных влюблённых, потому что Леонид позволял себе ровно столько, сколько допускала моя скромность, то есть обнимал меня рукой за плечи.
— О зелёной тетради, — сейчас же отозвалась я.
— А если бы о ней сказал я, мне пришлось бы об этом пожалеть, — заметил он.
— Конечно, — подтвердила я. — Вы и про Ларса меня не будете спрашивать?
Дружинин кивнул.
— Если вы захотите, вы сами расскажете, а нет — то и спрашивать незачем.
— А вдруг здесь скрывается страшная тайна? — искушала я его.
— Тем больше оснований в неё не вникать, — откликнулся он.
Такое смирение показалось мне неестественным и даже подозрительным.
— Вы мне не слишком доверяете, — сказала я.
Леонид рассмеялся и крепче прижал меня к себе.
— Разве мог бы я оставаться спокойным, барышня, если бы не доверял вам?
— Если я вам расскажу, вы сумеете сохранить это в тайне?
— I'm not curious, — пробормотал Дружинин.
— Что?
Он вздрогнул.
— Когда вы выучите английский?
— Не через пять минут.
— Знаете, почему я убеждал вас его учить?
— Почему?
Он улыбался.
— Потому что со второй встречи понял, что когда-нибудь увезу вас в Англию.
— В Англию?
— В гости к моему дяде, — уточнил он.
Каким блаженством было выслушивать такие признания!
— Мне показалось, что тогда вы рады были бы от меня поскорее сбежать, — призналась я, — но остались из-за трупа в моей комнате.
— Нет, вы понравились мне сразу, едва я увидел вас впервые, — сказал Леонид. — Знали бы вы, какой у вас был вид, когда вы увидели нас с Мартином в гостиной! В вас было трудно не влюбиться. А на другой день я понял, что если когда-нибудь женюсь, то только на вас. Думаете, я вернулся только затем, чтобы сказать, что не нашёл Мартина? Но когда я заглянул в вашу тетрадь, я понял, что мы созданы друг для друга. Или тетрадь остаётся запретной темой?
— Возможно.
— Зато, заглянув в неё, я узнал, какое произвёл на вас впечатление.
— Какое?
Дружинин скосил на меня тёмные глаза и усмехнулся.
— Безотрадное.
— Вы не знаете, как сюжет развивался дальше, — возразила я. — Если бы знали, то не стали бы так говорить. Но вы не узнаете. А вообще, в тот день вы напомнили мне моего брата, тоже, кстати, Леонида и тоже Николаевича, особенно когда не пустили меня в комнату, где лежала убитая девушка. Но уж когда вы заговорили о Некрасове, вы меня покорили.
