Когда я смотрю вниз, то замираю от страха и сильнее прижимаюсь к скале. Ветер проскальзывает сквозь мои волосы, выбившиеся из резинки.
— Ты собираешься подниматься? — Он стоит наверху, упершись руками в бока, словно властелин мира, это была бы потрясающая работа, если бы она существовала. Я могла носить корону, и все слушались бы меня. Если бы я говорила людям держаться от меня подальше, то они так бы и делали.
Вдыхаю через нос и тяну руку к следующему выступу.
— Да... — Мои пальцы скользят и я плотно сжимаю глаза, чувствуя, как спина начинает наклоняться назад. Я не собираюсь падать, но эта ситуация заставляет меня чувствовать себя беспомощной, так что я даже пальцем не могу пошевелить.
— Черт, Келли, — вскрикивает он. — Дай мне руку.
Мои пальцы ухватываются за другой выступ и я сильнее сжимаю их, когда поток ветра утихает. Головокружение обволакивает мой разум, а колени дрожат, подгибаясь подо мной.
— Келли, открой глаза, — мягким, но властным голосом произносит Кайден, и я распахиваю свои веки. Он спустился вниз и протягивает мне свою руку, его ноги чуть выше моей головы. — Дай мне руку, и я помогу тебе подняться.
Я таращусь на его руку, слово на руку Дьявола, потому что у рук может быть большая власть: они могу владеть тобою, прикасаться без разрешения. Закусив губу, качаю головой.
— Я справлюсь сама. Поднимусь через минутку.
Он вздыхает, и мышцы на его руке расслабляются.
— Ты боишься высоты, да?
Я наклоняюсь вперед, прижимаясь телом к острым камням, выступающим из скалы.
— Немного.
— Дай мне руку, — повторяет он мягко, но глаза остаются требовательными. — И я помогу тебе подняться.
Ветер усиливается, обжигая мои щеки. По телу пробегает волна жара, когда я закрыв глаза, кладу свою ладонь в его. Наши пальцы переплетаются, пропуская разряды электричества через мою руку, и я поднимаю свои глаза к нему.
Усилив свою хватку, Кайден подтягивает меня ближе к себе до тех пор, пока я не упираюсь в следующий выступ. Я располагаю свои сапоги напротив его, и он дает мне передышку, прежде чем снова подтягивать к следующему выступу. Когда же он достигает вершины, то отпускает меня, чтобы сначала забраться самому. После, держась за край, он снова протягивает мне руку, я хватаю ее, доверяя ему вновь, и подтягивает меня наверх.
Я пошатываясь, волочу сапогами по грязи и пытаясь восстановить равновесие.
Его рука за моей спиной, чуть выше талии, поддерживает меня. Мое тело застывает, когда взрыв эмоций проходит сквозь меня. Мне нравятся его прикосновения, мягкость пальцев и тепло от его близости. Но тут же в уме всплывают воспоминания о другой большой руке, пихающей меня в спину, пока я не приземляюсь на кровать.
Мои глаза разбегаются в разные стороны, когда пряди волос падают мне на лицо, закрывая обзор.
— Не трогай меня, пожалуйста.
— Все в порядке, — говорит он, с вытянутыми руками перед собой, и настороженно глядя на меня. — Я просто помогал тебе прийти в равновесие.
Я собираю волосы и завязываю резинкой.
— Мне жаль... это... это не связано с тобой, клянусь. Просто у меня есть кое–какие проблемы.
Он опускает руки и смотрит на меня довольно долго.
— Не хочу показаться навязчивым, но ты, кажется, нервничаешь. Могу я... Ты не против, если я поинтересуюсь почему?
Я перевожу свой взгляд на его плечо.
— Я бы предпочла не отвечать.
— Хорошо, — спокойно отвечает он и поворачивается лицом к разлому в скале.
Я иду рядом с ним, держа дистанцию между нами. Горы растянуты на многие километры, усыпанные туристами и зелеными цветущими деревьями. Голубое небо кажется бесконечным, и лучи солнца пробиваются сквозь тонкие белые облака. Чувствуется легкий ветерок, взмывающий вверх, он заставляет меня чувствовать себя так, словно я лечу.
— Это напоминает мне картину мистера Гарибальди, что висела у него на стене.
— Ту, которой он так гордился? И вечно рассказывал о ней? — Я кладу руки на бедра, но после слегка приподнимаю ладони вверх, представляя какого это быть птицей, летать так высоко и свободно.
Он смеется, наклоняя голову вперед, и от этого его волосы спадают на лоб.
— Он рассказывает эту историю всем классам?
Я прикусываю язык, стараясь сдержать улыбку.
— Думаю, это что–то вроде традиции. Это было его способом похвастаться о том времени, когда он не протирал штаны в школьных кабинетах.
Он поднимает голову вверх и медленно выдыхает.
— Как долго ты бы хотела побыть здесь?
Я пожимаю плечами и поворачиваюсь к краю выступа.
— Мы можем вернуться, если ты хочешь.
— Я не хочу возвращаться, — отвечает он, и я замираю. — Разве что ты хочешь?
Вновь смотрю на горы.
— Я бы хотела остаться здесь подольше, если все в порядке?
— Все просто замечательно. — Он садиться на землю и скрещивает ноги, вытянув их перед собой. Затем похлопывает по месту около себя.
Я смотрю на него долго, а после сажусь рядом в такой же позе, что и он. Мои мышцы сжимаются из–за такой близости, но я не отодвигаюсь.
— Я ненавижу футбол, — признается он, вытягивая одну ногу и упираясь в ее колено рукой.
—О, да ?— Говорю я пораженно. — Как же так?
Его палец пробегается по шраму, что рассекает половину его скулы.
— Мне порой достается своя порция жесткости.
Я опираюсь назад на ладони рук.
— Я тоже не люблю футбол. Там только одна цель и это подчинение.
Он смеется, качая головой.
— Я бы не стал так углубляться, но твою мысль понял. Я всего лишь квоттербек, так что моя задача проста — бросать мяч.
Я провожу мизинцем по земле туда и обратно.
— Я знаю, на какой позиции ты играешь и твои обязанности. Мой отец тренер, мне приходилось слушать рассказы о каждой игре во время ужина.
— Твой отец вроде отличный парень, — утверждает он, искоса поглядывая на меня. — Он мне нравится.
Я знаю, что не должна спрашивать, но ничего не могу с этим поделать. Это беспокоило меня в течении долгих месяцев, когда я оставила его одного, после избиения. Я была уверенна, что это было не единожды. Столько ярости не может взяться из ниоткуда за раз, а потом просто раствориться.
— Кайден, что случилось той ночью? Когда я была в твоем дома... и твой папа, ну, когда он ударил тебя. Такое было и раньше?
— Думаю, что сейчас твоя очередь рассказать что–то о себе, — он уклоняется от вопроса, сжимая руки в кулаки, и костяшки его пальцев белеют так, что шрамики становятся невидимыми.
— Мне нечего о себе рассказать. — Не глядя на него, я пожимаю плечами. — По крайней мере, ничего интересного.