– Оказывается у нее бедственное положение...
– Да? А в чем оно?
«Вот сейчас все и раскроется. Может, уйти?» – застучало в груди у Дорна. Но он решил остаться. «Если раскроется, то все равно лучше быть в курсе. К тому же лучше тогда сразу попробовать объяснить ситуацию Маше».
Барашков налил из чайника остывшую заварку.
– Девушка-то у нас, оказывается, не замужем. Без денег и без квартиры.
– Замужем не замужем – женщина сама вольна распоряжаться, рожать ли ей, – сказала Маша.
– Да, но... Давайте денег ей, что ли, соберем? А то она сказала, что не уходит в декрет, потому что жить не на что.
«Ой, ну что она врет!» – чуть не вырвалось у Владика, но он вовремя сдержался.
– Я в принципе не против. – Чайник вскипел, и Маша подлила Барашкову кипятка. – А ты, Владик?
– И я не против, – усмехнулся Дорн. «Тем более что вот уже полгода в день получки почти половину отстегиваю этой мерзкой шантажистке».
– Вот и отлично.
– Только пусть сначала родит.
Его интонация показалась Маше немного странной.
– Ты что-то знаешь?
Владик помолчал.
– Ничего я не знаю. Только по виду нисколько она не перехаживает.
– Ну, ты знаток, – иронически сощурился в его сторону Барашков. – Пузо у нее уже на лоб лезет!
– А может, там двойня? – предположила Маша.
– Или тройня, – запил еще одну конфету чаем Барашков. – Папашка будет счастлив.
Дорн закашлялся.
– Вам домой не пора?
– Не пора. Я сегодня дежурю.
– Ну вот и дежурьте, а не животы у медсестер разглядывайте.
– А тебе что, жалко? – Барашков был не в настроении ругаться с Владиком, особенно из-за пустяков.
– Не жалко мне нисколько, только это неэтично.
Аркадий аж подавился.
– Ой, кто у нас говорит об этике? Не вы ли, Владислав Федорович, ратовали за то, чтобы не принимать в отделение Валентину Николаевну?
– Однако правильный диагноз поставил ей я.
– Кстати, а как у Тины дела? – Маша поймала себя на том, что впервые в жизни покровительственно назвала свою бывшую заведующую по имени.
– Дела вроде ничего. Но вот мы должны положить ее снова. Хоть на неделю для обследования.
Дорн возмущенно присвистнул, и Маша взглянула на него.
– Если бесплатно, Аркадий Петрович, то, честное слово, при всем уважении к Валентине Николаевне, мы не сможем. Еще когда случай был экстренный, вы сами видели, я не отказала. Но теперь просто на обследование... За деньги – пожалуйста!
Аркадий, хотя и предвидел Машин отказ, побагровел.
– Чувствуется работа Владислава Федоровича! Только не дай бог ему самому оказаться в таком же положении, как Тина!
– У каждого из нас свое положение, – скривился Дорн.
Барашков решил больше не обращать внимания на Владика, а надавить на Машу.
– Ты что, забыла, как она вас учила? И выучила, между прочим!
Маша густо покраснела.
– Я это помню, Аркадий Петрович. Если хотите, я могу дать денег Тине взаймы, но положить ее бесплатно не просите. Мы должны выполнять план по больным, платить налоги, платить больнице, мы хотели купить новый прибор...
– И этот прибор, конечно же, будет предназначаться Владиславу Федоровичу.
– Но вы же в нем ни уха ни рыла? – язвительно спросил из своего угла Владик. Маша поморщилась:
– Прошу вас обоих перестать!
– Но ты понимаешь, что Тине нужно обследование? – развернулся к ней Барашков. – И ты понимаешь, что опухоль может начать расти во втором надпочечнике? Такие случаи бывают, я читал.
– Много читать вредно, Барашков, – заметил Дорн.
Маша сделала вид, что рассматривает свои ногти.
– Я вам все сказала, Аркадий Петрович. Я предлагаю Валентине Николаевне свои деньги.
– Но ведь она их никогда не возьмет, потому что не сможет расплатиться в ближайшее время!
– А я ее не тороплю.
Маша встала и всем видом дала понять, что разговаривать на эту тему больше не будет.
Аркадий вышел из кабинета и хлопнул дверью так, что загремело по всему отделению. Райка с испуганным лицом выскочила из своей комнатки.
– Это из-за меня? – спросила она, приближаясь к Барашкову.
– Ой, отстань сейчас, – буркнул Аркадий и скрылся в ординаторской.
Маша и Дорн посидели еще некоторое время молча.
– Все-таки я не понимаю, зачем ты его терпишь, – наконец сказал Владик и снова попытался ее обнять.
– Послушай, – Маша вывернулась из-под его руки и заглянула ему в глаза. – А ты не боишься, что я тоже могу забеременеть?
«Все-таки знает! – прошелестело в мозгу у Дорна. – И что я должен ей ответить?»
– Что ты молчишь?
– А как я должен тебе ответить?
– Не знаю.
Он встал и подошел к окну, посмотрел на часы.
– Темно. Практически ночь. Нисколько не светлее, хотя уже почти весна. И снегу полно. Не люблю зиму. Холодно.
Маша отозвалась:
– Конечно, уже десять.
– Ты не торопишься домой?
Она пожала плечами.
– Меня, кроме отца, никто не ждет. А он сейчас за границей.
– А мама?
– И она тоже за границей. Только в другой стране.
– С кем же ты живешь?
Маша улыбнулась.
– С нянькой. Она меня с детства воспитывала.
Дорн помолчал, подумал: «Может, снова на диван?» – но сказать побоялся.
– Хочешь, я тебя отвезу?
– Отвези.
«Нет, совпадение. Она ничего не знает».
Маша открыла шкаф, достала шубку.
– Так ты мне не ответил...
– Насчет чего? – Он притворился, что забыл.
Смотрясь в зеркало, она спросила из глубины стекла:
– Насчет моей беременности. Я тоже могу остаться одна?
«Знает!» – похолодело у Дорна.
– Жизнь – такая сложная штука, – промямлил он.
Маша повернулась к нему лицом и медленно проговорила:
– Знаешь, ты поезжай домой один.
Он спросил:
– А ты?
– А я поеду с водителем. Отец позаботился, чтобы я не ездила в метро.
– Это правильно. Ценных людей надо беречь, – пробормотал Владик, стараясь перевести все в шутку.
– Бесценных. Каковыми мы тут все являемся, – металлическим голосом сказала Маша, взяла свою сумку и открыла дверь кабинета, выпуская Дорна.
Он неуверенно помялся, не зная, что сказать на прощание.
Маша заперла кабинет и прошла к лифту.
– Добрый вечер, Владислав Федорович! Дежурите? – высунулась из лифта рыжеволосая бодрая старуха с ярко накрашенными губами.
– Добрый вечер, Генриетта Львовна! – обрадовался Дорн: при лифтерше не надо говорить ничего личного.
Маша вошла в лифт, двери за ней закрылись, Владик тоже пошел собираться домой и весь путь от лифта до ординаторской не мог отделаться от мысли, что вообще, конечно, Маша – неплохая девушка, но уж больно короткие у нее ноги и маленькая грудь.
На следующее утро Азарцев опять куда-то исчез. Тина слышала сквозь сон, как он вывел погулять Сеню. «Мало ли что, сейчас вернется», – подумала она и заснула снова. Сон для нее теперь стал блаженством. Она старалась даже не вспоминать то ужасное время, когда она не спала неделями – изматывающая бессонница исчезла вместе с болезнью. Только после того, как она излечилась, Тина поняла, что большинство людей даже не понимает, какое это благо – здоровый сон. Плюхнуться в постель и очнуться только утром.
