Иногда меня настигает состояние, которое Len'a (crazy) именует не иначе как «финансовый анал». Финансовый анал — это отсутствие денег, полное и катастрофическое. Когда приходишь в булочную и понимаешь, что обыкновенный нарезной батон стоит на три рубля дороже, чем ты могла бы себе позволить. Покупаешь самую дешевую булочку и плетешься обратно — чтобы безрадостно сжевать ее с несладким чаем.
Такое бывает со мной нечасто, но все-таки бывает.
— Надо бы тебе откладывать на черный день, девушка, — пожурил меня дядя Ванечка, когда однажды я попробовала одолжить у него рублей двести, — а то с голодухи, знаешь ли, можно влипнуть в историю.
— Вот уж чего не умею — так это деньги копить, — улыбнулась я, — воспитывала меня в основном бабушка. Она-то и внушила, что приличной девушке не пристало задумываться о такой мелочи, как деньги. Обо всем позаботится мужчина. А мое дело — трудиться, честно, кропотливо и до седьмого пота. Моя бабушка балериной была.
— Едва ли ты являешься приличной девушкой в бабушкином понимании, — прищурился он, — извини, Глашенька, одолжить не могу. Принцип у меня такой — в долг никогда не давать.
От удивления у меня дар речи пропал — тогда я еще не привыкла к арбатским законам выживания. Здесь отчего-то считалось, что сумма, отданная в долг, является чем-то призрачным и почти нереальным, как клад, который ищешь по карте, — вроде бы известно его точное местоположение, однако всегда есть риск напороться на «обманку» или вообще получить топором по голове аккурат над заветным сундуком.
В тот понедельник я проснулась в полдень и, неохотно возвращаясь из вязкого сна в жалящую проливным дождем реальность, осознала, что деньги кончились. Вообще.
Босыми ногами прошлепала к окну и чуть не разрыдалась от безысходности. Дождь. Не просто противная морось, а настоящий дождь стеной, миллионами назойливых кулачков гулко барабанящий по крышам, с мерзким хлюпаньем десантирующийся в лужи, загоняющий редких прохожих под козырьки кафе.
Для кого-то дождь — это просто плохая погода и невозможность выйти на улицу в бархатных туфлях. Для меня, уличной художницы, дождь — это катастрофа в миниатюре, означающая, что работа моя накрылась медным тазом. А значит, что на деньги рассчитывать не приходится.
Метнувшись к холодильнику, я в очередной раз удостоверилась в справедливости поговорки о беде, которая не приходит одна. Стратегических запасов не было — в дверце скучала полусъеденная банка шпрот с безнадежно истекшим сроком годности. Можно было бы, конечно, попросить у Ленки или Марины, но… Лена, поджав перламутровые губки, скажет, что не мешало бы мне познакомиться с одним из приятелей ее свиноподобного Пупсика, который одарит меня мехами и изысканными винами и до истерики замучает слюнявыми потными поцелуями… А Марине и самой деньги достаются так непросто, что совесть моя, огненным шаром выныривая из марианской впадины подсознания, больно пульсирует в висках, стыдя: «Что же ты творишь, дурища? Сама все потратила, сама теперь и расхлебывай!»
И тогда я решила, что мне ничего не остается, кроме как, проигнорировав погоду, выйти на Арбат. Безумие, конечно. Зато конкуренции никакой.
Вместе с мольбертом и стульями я прихватила раскидистый пляжный зонтик. Обмотаю верхушку полиэтиленовыми пакетами — эстетики никакой, зато капли будут мерно стучать по импровизированной крыше, и возможно, сия обстановка покажется какому-нибудь чудаку романтичной.
И он заплатит сто рублей (в честь дождя я решила работать со скидками) за портрет.
Арбатские знакомые, повстречавшиеся на моем пути, смотрели на меня странно и крутили указательным пальцем у виска. В такую погоду даже продавцы сувениров предпочли остаться дома — навара никакого, зато хлопот выше крыши. Даже пьющей, как боцман в отставке, гадалки тети Зины, которой обычно на метеоусловия с высокой колокольни плевать, так как реальность она воспринимала сквозь призму повышающегося градуса, и той видно не было.
Бодро прошлепав смешными зелеными калошами по лужам, я устроилась на относительно сухом пятачке, поставила стулья, раскинула зонтик, написала на кусочке картонной коробки «Лучшие портреты получаются, когда идет дождь. Всего 100 рублей — и у вас будет память на всю жизнь». Зябко закуталась в старенький свитер в катышках и принялась скучать.
— Ну и долго мне ждать? — Резкий голос вернул меня в реальность.
Несколько раз моргнув, чтобы сфокусировать затуманенный размышлениями взгляд, я увидела перед собой молодого загорелого брюнета в камуфляжных штанах и кожаном пиджаке. Оказывается, воспользовавшись моей рассеянностью, он уселся под зонтик, на предназначенный для потенциальных клиентов стул.
Мои брови сдвинулись к переносице. Я не первый день работаю на Арбате, и что-то подсказывает мне: такие типы обычно не обращаются к услугам случайных художниц. Слишком уж претенциозный был у него вид. Ухоженные руки (я всегда первым делом смотрю на руки мужчины — привычка с детства), стрижка явно от дорогого стилиста и этот насыщенный загар, не вписывающийся в дождливое и жиденькое московское лето. Темные очки… Ну скажите на милость, зачем носить темные очки в такую погоду?!
Что ему от меня надо? Будь это какой-нибудь маргинал вроде Готического Придурка, я бы решила, что человек рассчитывает на мое гостеприимство, чтобы дождь переждать. Но мужчина, рассматривающий меня с выжидательной улыбкой, выглядел как человек, который вполне может убить время в более приятном месте, нежели сомнительная сухость обмотанного пакетами тряпичного зонта.
— Что вы хотите? — устало вздохнула я.
— Не слишком-то вы вежливы к клиентам, — ухмыльнулся он, — а я, может быть, портрет хочу. Справитесь?
— Если заплатите.
Он порылся в кармане и помахал у меня перед носом мятой пятисотрублевкой. Несмотря на острую необходимость в деньгах, я не торопилась радостно хвататься за грифель. Напрягало отсутствие мотивации — хоть режьте, я не могла понять, что ему понадобилось от такой девушки, как я. И некое внутреннее чутье, которое меня обманывало редко.
— У меня нет сдачи, — наконец развела руками я.
— Сдачи не нужно. Вы оцениваете свой труд слишком дешево. Сто рублей за портрет — это же смешно.
— Такова цена, — с непроницаемым лицом сказала я, чувствуя себя при этом полной идиоткой.
Он рассматривал меня — внимательно, с любопытством, не спеша. А куда спешить, если мы отгорожены от всего остального мира плотной стеной дождя? Я терпеливо ждала, что будет дальше. Может быть, какая-то новая разновидность рэкета? «Свободный художник», решивший содрать свой куш с наивной девушки, выбравшейся на работу в глухой дождь? Или банальный приставала? Хотя нет, едва ли им мог руководить межполовой интерес. Мужчин его типа не волнуют девушки вроде меня. Загорелые брюнеты в модных пиджаках предпочитают концентрировать эротические усилия на волооких кошечках с золотыми волосами до пят и упакованной в кружево грудью.
