Гордон почувствовал прилив любви и нежности к ним обеим, но — увы — на фоне все того же раздражения.
— Я приеду вечером, — сказал он.
— Поговори со мной хотя бы пять минут, — попросила Вики. — Расскажи, что там у вас новенького. Здесь так тоскливо и одиноко.
Вики почти плакала. Послеродовой бунт гормонов, объяснил про себя ее состояние Гордон. После кесарева сечения так же, как и после нормальных родов. Пожалуй, даже еще сильней. Надо будет сказать медсестре сегодня вечером.
— Гордон? — послышалось из телефонной трубки.
Он рассказал ей об утреннем визите на стройку, о ждущем его отчете — словом, обо всем, кроме, естественно, самого главного.
— Дорогая, — сказал он в конце концов, — сейчас мне уже обязательно надо работать. Увидимся позже.
— Я люблю тебя, — еле слышно прошептала Вики.
— Я тоже, — ответил Гордон.
Он достал ручку и заставил себя погрузиться в неразборчивые записи, сделанные сегодня утром, как заставляют себя нырнуть в холодную воду. Минут за двадцать ему удалось состряпать вполне приличный черновик доклада. Взглянув на часы, Гордон увидел, что уже половина четвертого.
В коридоре, торопливо натягивая пальто, Гордон заметил Эндрю. Голубая рубашка Фроста была такой же безукоризненно выглаженной, как и в начале рабочего дня, но узел галстука был ослаблен, как бы показывая, что он работал весь день без отдыха.
— В больницу? — мягко спросил Эндрю. В голосе звучали любопытство и забота, и ни тени упрека за то, что его партнер так рано покидает офис.
Гордон кивнул.
— Но сперва загляну ненадолго в собор.
Эндрю не был так заинтересован в проекте реставрации, как Гордон.
— Что же, увидимся завтра утром, обсудим проект супермаркета, — сказал он.
— Да, конечно, я буду в полвосьмого, — уже выходя, ответил Гордон.
Машина была припаркована на заднем дворе на его персональном месте для стоянки. Ведя машину в направлении центра города, Гордон чувствовал себя так, как будто совершает побег.
Гордон неожиданно обнаружил, что смеется, смеется от радости при мысли о своей свободе и о том, что сейчас он увидит Нину.
Нина была уже в соборе. В последнее время Нина стала чувствовать себя в Графтоне намного уютнее. У нее появилось, наконец, ощущение, что она здесь живет. Живет, а не прячется от жизни. Немалую роль в этом сыграло то, как тепло приняли Нину женщины Графтона.
Но со вчерашнего дня, с того момента, когда она увидела Гордона, склонившегося над камином, все опять переменилось.
Все время после его ухода Нина чувствовала какое-то неприятное возбуждение с примесью страха. Чтобы как-то отвлечься от неприятных мыслей, Нина вышла из дома немного пораньше, решив прогуляться по лужайке, уверенная, что Гордон найдет ее. Сейчас она сидела в глубине нефа на последнем ряду, бессмысленно глядя в окно.
Гордон пересек лужайку и, проходя через западный вход, вокруг которого уже были частично возведены леса, а потом через внутреннюю дверь, он внимательно оглядывал стены и купол, как будто желая убедиться, что внутри собора все в порядке, прежде чем привести сюда Нину.
Гордон сразу увидел ее. Нина сидела к нему спиной, скрестив ноги и сложив руки на груди. Сегодня она казалась Гордону еще более элегантной и утонченной. Его охватил острый прилив радости и благодарности судьбе за то, что эта женщина сидит здесь в полумраке нефа и ждет его, именно его и только его. Гордон подошел к ней сзади и положил руку на плечо. Он не убрал руку и тогда, когда Нина обернулась и взглянула на него снизу вверх.
— Я так рад вас видеть, — Гордон говорил чистую правду, без малейшего налета банальной светской любезности.
— Я тоже, — в ответе Нины звучала ровная спокойная грусть, и это тоже восхищало Гордона.
Нина встала. Она была в туфлях на высоких каблуках, так что теперь их глаза оказались на одном уровне.
— Что же, показывайте, — сказала она.
— Пойдемте, — сказал Гордон, стараясь не выдать голосом своего волнения.
Сначала Гордон провел Нину вдоль рядов деревянных кресел и вдоль боковых исповедален. Он рассказывал о том, какие работы запланированы в том или ином месте, Нина внимательно слушала, иногда задавала вопросы, но в основном молчала.
— Чтобы понять, насколько эффективна защита камня от эрозии, требуется очень много времени, иногда сто лет, — говорил Гордон. — А иногда и больше. Во времена королевы Виктории люди уже понимали, что здесь происходит, и пытались, как могли, с этим бороться. Они красили стены водонепроницаемой краской. Это была излюбленная техника того времени, действительно лучшая из всех, которые тогда существовали. Но дело в том, что под верхним слоем краски процесс не прекратился. Камень продолжает размягчаться и рушиться. Вот, посмотрите сюда. Видите?
Они прошли через сделанную в готическом стиле дверь с южной стороны от алтаря в украшенный колоннами холл. Теперь перед ними была витая лестница, ведущая под самый свод. Нина остановилась на первой ступеньке. Лестница была отполирована до блеска множеством ног, но, подняв глаза, Нина увидела наверху все ту же картину — потемневший камень, разрушавшийся, обнажая более светлый нижний слой. То, что в тринадцатом веке, должно быть, выглядело величественно, теперь смотрелось довольно жалко. Гордон стоял рядом, держась одной рукой за колонну. Он потер кончиками пальцев одну из выщербин величиной с кулак и показал Нине — рука была черной от пыли.
— А это можно как-то исправить? — спросила Нина.
— Будем пытаться. Использовать лучшие методы имеющиеся в нашем распоряжении. Надеюсь, нам повезет больше, чем викторианцам. Но некоторые колонны придется заменить полностью.
Нина подняла голову и оглядела колонны, прикидывая в уме масштабы работ.
— Во всех остальных частях собора будет применяться та же технология, что и снаружи — известковая пленка, как пенка на молоке. Такое покрытие защищает камень и в то же время дает ему дышать. Но только лет через сто те, кто придет на наше место, смогут сказать, насколько эффективна была наша работа.
Нине нравилось, что Гордон так серьезно, даже несколько педантично объясняет ей план реставрации, и в то же время в его тоне не было и тени высокомерной самоуверенности. Еще больше ей импонировал его спокойный оптимизм. Было приятно сознавать, что величественный средневековый собор с его колоннами и массивной лепниной олицетворявший старый город, сумел все-таки выстоять в самом центре другого Графтона — более легкомысленного и современного с его автостоянками, ресторанчиками и магазинами. Нина подумала об извечном противоречии, лежащем в основе этого контраста между духовным и материальным, и ей было приятно ощущать себя хоть в какой-то степени причастной к духовному.
