Кэролайн забеременела, когда ей было двадцать и она училась на продвинутом психологическом курсе, который вел Конни. Кэйси представляла себе, как Кэролайн положила на него глаз, хотя на самом деле понятия не имела, кто на кого положил глаз и какие обстоятельства привели к их связи. Кэролайн никогда не рассказывала об этом, а у Кэйси никогда не хватало духу спросить. Рождение Кэйси перевернуло всю жизнь Кэролайн. Если бы не эта случайная связь, кто знает, где бы Кэролайн была сейчас? Она могла бы получить степень. Или могла проявить свои художественные наклонности и заняться преподаванием или литературным творчеством. Она могла бы стать знаменитым дизайнером тканей и объездить мир. Не отягощенная судьбой матери-одиночки, она могла бы выйти замуж и нарожать кучу детей от человека, который оплачивал бы все счета и не позволял бы ей беспокоиться об этом.
Совершенно ясно было одно: она бы не оказалась на этой больничной койке. Кэролайн приехала в Бостон проведать Кэйси, и, когда переходила улицу, ее сбила машина. В результате оказался поврежден мозг, а длительное кислородное голодание только усугубило ее состояние. Хотя она могла дышать самостоятельно, следуя стандартным циклам сна и бодрствования, и иногда совершала рефлекторные движения, никаких признаков умственной деятельности у нее не наблюдалось. Ее жизнедеятельность зависела от искусственного питания и водоснабжения.
Если бы не было Кэйси, не было бы этой поездки в гости, и Кэролайн была бы жива и здорова.
Отказываясь верить в то, что Кэролайн никогда уже не станет прежней, Кэйси оторвалась от двери и подошла к ней:
«Привет, мам».
Она поцеловала ее, взяла за руку и привычно присела на краешек кровати.
«Привет, дорогая», – как всегда, радостно приветствовала ее Кэролайн.
Будь она у себя дома в Провиденсе, она вышла бы к ней босой, в просторной рубахе с развевающимися полами и вылинявших джинсах, которые подчеркивали стройность ее фигуры. Если бы она только что вышла из душа, она была бы окутана свежим запахом эвкалипта и, намотав на руку влажные волосы, ловко заколола бы их на макушке бамбуковой вязальной спицей.
Да, она и вязала сама. Она не только выращивала своих ангорских кроликов, собирала с них пух, пряла пряжу, красила ее и ткала, но еще и вязала свитера. А также перчатки и шарфы. Ее самой большой мечтой было вязать на внуков. Она постоянно говорила об этом Кэйси.
«Я рада, что ты пришла, – сказала она сейчас. – У меня как раз настроение что-нибудь приготовить. Хочешь тушеной баранины?»
Желудок Кэйси перевернулся. «О, нет! Рэмбо?»
Кэролайн смахнула слезу. «Он умер спокойно. Я была рядом с ним. Он прожил долгую жизнь».
Она пыталась взглянуть на это рационально. Рэмбо был ее любимчиком. Кэйси знала, что она будет скучать по нему. «Мне жаль, мам».
Кэролайн провела под носом тыльной стороной ладони: «Ну, ладно. Он отправился туда. Думаю, он счастлив. Я хочу это отпраздновать».
Кэйси не хотела. Так уже бывало и раньше, в другие годы, с другими овцами.
«Я знаю, – предупредила Кэролайн ее ответ, – ты не понимаешь, как я могу есть того, кого я любила, но это естественное положение вещей в природе, дорогая. Для такого существа, каким был Рэмбо, это большая честь – не только давать шерсть на протяжении всей жизни, но и дать нам пищу после своей смерти. Мне было бы приятно, если бы ты разделяла мои чувства».
«В другое время, может быть, – ответила Кэйси, – но сейчас у меня не очень много времени».
«Тогда отбивные. Это быстро».
«Я просто хотела поделиться новостями».
Глаза Кэролайн распахнулись: «Хорошими?»
Хорошими новостями для ее матери мог быть только мужчина. Кэролайн мечтала о зяте почти так же, как о внуках.
Кэйси перебирала ее пальцы, пока они не разжались, и переплела с ними свои. «Я думаю, хорошими. Я оставляю свою работу».
Кэролайн в удивлении отпрянула: «Да? Почему?»
«Денежные проблемы, личные проблемы, да и не только во мне дело. Группа развалилась. Все решили заняться своими делами».
«И это когда у тебя наконец появились постоянные клиенты?»
«Мои клиенты никуда не денутся. Они уйдут со мной». «Куда?»
«У меня теперь есть новый офис».
После паузы Кэролайн, интуитивно догадавшись, спросила: «Ты ведь говоришь об особняке Конни?»
«Мам, это удивительное место. Четыре этажа плюс мансарда, сад и парковка».
Она не стала упоминать о садовнике и горничной. Учитывая, что Кэролайн всегда справлялась с этими обязанностями сама, даже когда была смертельно уставшей, говорить об этом значило только подсыпать соли на рану.
«Говоришь, четыре этажа, мансарда, сад и паркинг на Бикон-Хилл? – спросила Кэролайн, в которой тут же проснулся риэлтор. – Это должно стоить миллиона два».
«Адвокат утверждал, что три».
«Ты уже приглашала оценщиков?»
«Пока нет. Сейчас в доме мой офис. Я не могу выставить его на продажу, пока не подыщу другое место для приема клиентов». «И насколько это затянется?» «Не знаю».
«Кэйси, не тяни. Сейчас на рынке благоприятная ситуация, но никто не гарантирует того, что она останется такой же в следующем месяце или в следующем году. Выплаты за такой дом должны быть гигантскими. Какая у него форма кредита?»
«Никакой».
Кэролайн на секунду растерялась: «Да, это уже что-то. – Она быстро пришла в себя. – Но тогда тем более его стоит выставить на продажу. Это невероятная удача. Я никогда не смогла бы дать тебе ничего подобного. Моя ферма стоит малую часть от этого. Если ты продашь дом и выгодно вложишь деньги, ты сможешь снимать шикарный офис на одни дивиденды».
Кэйси это знала.
«Ты так и сделаешь?» – спросила Кэролайн.
Кэйси никогда не умела хорошо врать: «Когда-нибудь».
«Скоро?» – продолжала настаивать Кэролайн.
«А что, если я решу сохранить его хотя бы на какое-то время?»
Кэролайн закусила губу. Она посмотрела на Кэйси, потом на пол. Когда она вновь подняла глаза, в них был упрек: «Мне это не нравится».
У Кэйси упало сердце. Кэролайн была откровенна, и за это Кэйси была ей благодарна, но это не смягчило ее чувства вины: «О'кей, мам. Я бы провела здесь параллель. Помнишь, что ты только что говорила о Рэмбо?»
«Я любила Рэмбо, – запротестовала Кэролайн, догадавшись, куда клонит Кэйси. – Он только отдавал – всю свою жизнь».
«Но теперь его нет, а у тебя в холодильнике свежая баранина – и ты права, согласно самому примитивному охотничье-собирательскому мышлению, Рэмбо был рожден, чтобы быть съеденным. Конечно, почему нет? Он мертв. Но Конни тоже. Так же, как мясо Рэмбо принадлежит тебе, особняк Конни принадлежит мне. Я могу делать там что хочу, хоть рисовать на стенах, хоть разругаться с соседями или устраивать вечеринки, которые заставят покойника перевернуться в гробу. – Она смягчилась. – Здесь есть свои положительные моменты. Я могу использовать дом для своей выгоды. Мне нужен офис, и сейчас, когда я обосновалась там…»
