— Хочу проверить кое-что.
И она проверяет. Пока я говорю, она смотрит за показателями, а после удовлетворительно кивает головой и вызывает доктора. Слабо понимая, что происходит, делаю только то, что должна: остаюсь рядом с Ахмедом. Сейчас, пока он беспомощен и спокоен, я могу его не бояться и говорить, не опасаясь, что меня прервут и прикажут замолчать. Я могу быть самой собой и просто поддержать человека, когда ему это нужно.
— Виктория, можно с вами поговорить?
Доктор, мужчина лет сорока-сорока пяти, аккуратно задевает меня за локоть и кивает на дверь, давая понять, что нам нужно выйти. Я киваю и прощаюсь с Ахмедом, после чего направляюсь к выходу. Мужчина проводит меня в одну из комнат, указывает на диван и садится рядом.
— Тамара Петровна заметила положительную динамику у пациента. У него улучшаются все показатели, когда вы, Виктория, рядом.
Пока что я слабо понимаю, к чему доктор ведет, но лишь киваю головой. Если нужно будет быть рядом с ним, я только за, ведь мне все равно нечем заняться.
— Если вы можете, будьте рядом с ним как можно чаще. Тамара Петровна уже получила возможность оставлять вас вдвоем. Разумеется, она будет находиться в доме на случай необходимости оказать помощь, но вы можете быть рядом с пациентом. Разговаривать, читать книги, рассказывать о чем-то. Понимаете?
Киваю. Понимаю, конечно, чего от меня хотят, но… я могу это сделать, потому что внутренне хочу ему помочь выбраться. И потому, что не могу допустить его смерти, но… страх привязаться к нему очень силен. Я итак почти зависима от Ахмеда, от его защиты, а теперь, когда мне придется проводить рядом с ним не один день, риск стать еще ближе слишком велик.
— Так что скажете? — чуть давит доктор. — Сможете уделять несколько часов своего времени пациенту?
Глава 18
Виктория
Я уделяю Ахмеду не несколько часов, как просил врач, а почти весь день. Ухожу только чтобы поесть, принять душ и ночью, чтобы поспать. Последнее, правда, тоже выполняю не всегда. Все чаще ловлю себя на том, что не хочу уходить, а потому читаю Ахмеду и говорю, пока не засыпаю рядом. Кровать большая, к тому же я ставлю ограждение в виде подушки, чтобы ночью ненароком не задеть мужчину.
Мне кажется, что так он быстрее придет в себя. Вернется к нормальной жизни, ведь чем больше дней он проводит в коме, тем шансов на выход из нее становится все меньше и меньше. Я не позволяю себе думать об этом и упорно прихожу к Ахмеду.
Когда на смену приходит Людмила Александровна, ее удивлению нет предела. Он не понимает, почему у меня вдруг появилось право находиться рядом с пациентом, а когда, наконец, узнает это, недовольно поджимает губы и уходит из комнаты, оставляя меня с Ахмедом наедине.
— Мне кажется, она ходит сюда потому что ты ей нравишься, — произношу на эмоциях и тут же закусываю язык.
Кто знает, что именно вспомнит Ахмед, когда очнется. Вдруг именно это, а потом еще и подумает, что я что-то к нему чувствую и ревную его?
— Я шучу, конечно же, — говорю следом и присаживаюсь ближе к мужчине, беря его за руку.
У него теплые шероховатые руки, а за время, проведенное в коме, он еще больше похудел. Щеки значительно впали, лицо побледнело еще больше, чем было в первый день. Я все жду, когда Ахмед, наконец, придет в себя и вернется к нормальной жизни, но это, как мне кажется, произойдет совсем нескоро.
Людмила Александровна приходит в комнату через полчаса. Высоко вскидывает голову, обводит меня взглядом и, ничего не говоря, садится по другую сторону кровати Ахмеда.
— Простите, — спрашиваю я, — вы останетесь?
— Конечно, — поспешно отвечает она. — Я ведь должна наблюдать за пациентом. Вдруг ему станет хуже.
— Но, Тамара Петровна… — пытаюсь возразить я.
— Слишком халатно отнеслась к выполнению своей работы, — тут же осекает меня женщина и, достав из сумочки, книжку, смотрит в нее. — Кстати, — она тут же поднимает голову и смотрит на меня с интересом. — Сколько доктор попросил вас быть рядом с Ахмедом?
— Несколько часов, но…
— Вот и отлично! — произносит она. — У вас, Виктория, наверняка есть свои заботы, можете быть свободны.
— Нет, что вы, я побуду тут. Я нужна Ахмеду и…
Не успеваю ничего понять, как женщина хватает меня под руку и буквально выталкивает в коридор.
— Два, максимум три часа, вы должны быть с ним, все остальное время в ваших услугах не нуждаются, — жестко чеканит женщина и, не дождавшись моего ответа, закрывает дверь прямо перед моим носом.
Несколько минут я не могу понять, что произошло, а когда, наконец, прихожу в себя, даже не собираюсь молчать. Спускаюсь вниз, нахожу Марко и спрашиваю, не знает ли он номер доктора. Он не знает, отчего я впадаю в какое-то отчаяние. Я так хотела доложить на Людмилу Александровну. Сказать, что она меня попросту выставила за дверь и не дала побыть рядом с Ахмедом.
— Я могу узнать, — произносит Марко, чем вызывает во мне бурю эмоций.
— Узнай. Пожалуйста.
Номер появляется у меня в руках через полчаса. Я набираю доктора незамедлительно и первое, что говорю: задаю вопрос о том, не повредит ли мое присутствие Ахмеду?
— Ну что за глупости, Виктория? — тут же отвечает врач. — Если вы можете проводить с ним целый день — проводите.
— Да? Просто Людмила Александровна сказала, что мне нельзя быть с ним и… и пары часов будет достаточно.
Доктор задумчиво хмыкает, а после обещает поговорить с медсестрой. Я удовлетворенно улыбаюсь и захожу на кухню с победоносной улыбкой.
— Марко, а есть сок?
— Да, конечно, какой?
— А какой любит Ахмед?
— Предпочтительно апельсиновый. Пьет его по утрам.
— Давай апельсиновый.
В моей голове тут же рождается план. Я забираюсь на столешницу и жду, пока Марко нальет сока, а еще в предвкушении ожидаю Людмилу Александровну и ее извинения в мой адрес. Ведь не может же она не извиниться, правда?
Марко готовит свежевыжатый сок, а я делаю вид, что мне безумно интересен мой маникюр, потому что слышу стук каблуков женщины. Ехидно улыбаюсь. Впервые я чувствую свое превосходство, а еще хочу, чтобы я могла беспрепятственно приходить к Ахмеду. Я еще не могу объяснить, почему хочу этого, почему это желание все еще теплится внутри меня, но оно есть и никуда не хочет уходить. Я внутренне чувствую, что нужна мужчине, что смогу сделать что-то, чтобы он, наконец, очнулся.
— Виктория? — на пороге показывается Людмила Александровна. — Доктор звонил. Передал мне, что вы при желании можете находиться с пациентом столько, сколько пожелаете.
— А как насчет встреч наедине?
— Разумеется, — она выдавливает из себя улыбку. — Вы придете сегодня?
— Разумеется, — кривлю ее же тон. — Вот иду с соком.
Беру со стола сок, благодарю Марко за работу и выхожу из кухни. Женщина остается стоять на месте, а я поднимаюсь по лестнице и добираюсь до спальни Ахмеда. За то время, что он здесь, к нему приходили его бизнес-партнеры и друзья, проведывали его, немного разговаривали со мной, задавали вопросы Тамаре Петровне, но уходили довольно быстро. Вчера и сегодня никого не было, остаюсь только я.
Толкаю дверь в его комнату и тут же подхожу к кровати, ставя сок на прикроватный столик.
— Ну? — интересуюсь. — Устал от Людмилы Александровны? Наверняка она просто пришла, села, зашуршала книгой. Ни слова тебе, да?
Знаю, что веду себя странно, разговаривая с тем, кто находится в коме и не слышит меня, но по-другому я не могу. Я должна сделать что-то, чтобы он выжил хотя бы потому, что без него мне не остаться в живых. Я тут же окажусь рядом со Стасом, а с ним это верная смерть. Мне не хочется возвращаться, видеть бедность и отца, который совсем им не является. Ничего из этого мне не нужно, а Ахмед здорово может помочь мне.
Внутренний голос протестует, говоря, что я хочу, чтобы он очнулся не только поэтому, но я подавляю его. Ничего больше просто не может быть.
— А знаешь… — я замолкаю. — Тебе не кажется, что пора выйти из комы? Я тебе сока принесла. Свежевыжатого апельсинового. Ты ведь его любишь?
