Илья зашил последнюю рану, а я кинула все приборы на столешницу гарнитура и наклонилась к Данилу. Он весь вспотел и был таким горячим и бледным.
— У него жар.
Мужчины отпустили его и Климов тут же пошевелился.
— Тише. Тише, любимый. Не двигайся. Всё позади, — и тут же гаркнула на остальных, чтобы убирались. Пятеро вышли, гипнотизируя меня взглядом, а Илья всё ещё вкалывал в трубки какие-то вещества из шприцов, обрабатывал швы и накладывал повязки. А я шептала, что всё теперь будет хорошо, что главное он жив, просила его не оставлять меня одну, говорила как сильно люблю его. Слова всё лились и лились, пока хирург, или кто он там, не подал голос:
— Ты шумная.
Я подняла на него взгляд с немым вопросом, а мужчина лишь усмехнулся.
— Клим прошёл многое, Милана. Заботься о нём, но говори мало.
— Я шумная, я поняла. Это всё?
— Нет, — он поднял на меня взгляд, полный то ли печали, то ли тоски, — Береги его. Достаточно с него битв.
8
Данил
Пятью часами ранее
До места приехали довольно быстро. Я смотрел на дом Курбинина и люто ненавидел это место. Три года ада. Зря мы столько тянули. Тоха надел бронежилет и вооружился. Я забрал с заднего сидения ноут и начал приготовления. Через пять минут друг посмотрел на меня и поднял бровь. Я кивнул.
Машина плавно двинулась с места к массивным воротам, я приготовился, на ходу пытаясь найти все глушилки по зонду на крыше авто и подключится к системе безопасности. Идиот даже ничего не поменял. Наверное, решил, что я действовал спонтанно. И был почти прав.
— Есть.
Тоха пробормотал в рацию, что всё готово и тут же вдавил педаль газа. Во вторые ворота с той же скоростью влетел ОМОНовский Тигр. Как только мы остановились в центре двора, по нам открыли огонь люди Кубрынина, которые столпились у заборов. Благо что вседорожник вояк, что наш джип бронированы.
Я включил ловушки и подал электричество на забор. Разбросанные по земле провода, что шли от ловушек, забрали с собой примерно половину и вызвали заминку. В это время из броневика вышли ОМОНовцы и начали стрелять по оставшимся. Я заблокировал все входы и выходы в здании, чтобы виновник «праздника» не выбрался раньше времени.
И на этом моя работа должна была быть окончена. Мне оставалось только прийти и забрать желаемое, пока люди Вадима зачищают дом. Оставалось. Но я увидел как от дома к гаражам шмыгнула тень. На территории особняка больше нет ни одной живой души. С той стороны та же схема. Значит, кто-то выскользнул из помещения.
Достал рацию, выходя из машины, в нетерпении порываясь сорваться с места.
— Тоха, он на улице. Я за ним.
— Стой, нет. Где именно? Мы скоро будем.
Не успеют. Он уже подбегал к просторному гаражу, прижимая к груди какой-то кейс.
— Даня! Клим!
Я отключил рацию и взял в руки пистолет, снял с предохранителя, но потом передумал и убрал. Я забью его также, как и моих родителей. Двинулся в присяди за ублюдком и остановился у стены. Выглянул быстро. Никого. Вошёл внутрь и скрылся в тени так же неслышно, как привык за эти три года. Кубрынин лихорадочно убирал чемодан в чёрную легковушку и озирался по сторонам. Идиот стоял в свете, поэтому я решил поиграть с ним. Одел перчатку с острыми пальцами и провёл по воротам, разрывая воздух скрежетом железа. В купе с криками и выстрелами из его дома, это произвело впечатление.
Глаза Бульдога забегали по темноте, подбородок и щёки задёргались от резких поворотов, а голос дрожал, как у индюшки во время дня Благодарения.
— Кто здесь? Кто? Выходите!
Как быстро меняются люди, когда им грозит опасность. Правду говорят — хочешь знать кто твой друг, влипни с ним в дерьмо. Мы, конечно, с Анатольевичем не друзья, но приятно видеть, как спеси поубавилось.
Вышел в свет, проходя перед капотом авто и так же провёл по ней перчаткой. Остались глубокие царапины.
— Климов? — удивился Кубрынин, а потом заелозил. — Данил. Так это ты. Зачем так людей пугать, тебя и не узнать под таким капюшоном?
Он оглянулся назад, пока я приближался к нему, и начал отступать. Я хотел его напугать. Хотел, чтобы он прочувствовал всё то же самое, что испытывали мои родители, когда его человек вот так же запугивал их, перед тем как раздробить лицо этой самой перчаткой.
— Климов, сынок. Давай договоримся. Забирай девчонку себе, ради бога. Живите себе долго и счастливо. Бог с ней, я же ради тебя её берег, не подкладывал ни под кого. Я же сдержал слово.
Нет. Ты его не сдержал. И если бы меня тогда не было в комнате, я бы и не узнал о твоих планах для Захарова.
А Бульдог тем временем дошёл уже до стены, где стоял стеллаж с инструментами, и схватил громадный разводной ключ. Только ничего у него не получится. В панике люди поступают опрометчиво, кривляя лицо перед ударом. Вот и сейчас Кубрынин сцепил зубы, оскалился и замахнулся. Придурок выбрал для себя слишком тяжёлое оружее, которое только помогло вывернуть ему руку до самого хруста. Раздался его крик, и мне надоело сдерживаться. Я втыкал шипа перчатки куда только попадал мой взгляд. Руки, грудная клетка, живот, бока. И лишь когда передо мной была мясистая масса, а я увидел белую твердь костей, позволил себе вдалбливать кулак в его рожу. Раз за разом. Удар за ударом. Я наслаждался хлюпающим звуком его крови и мозгов, дышал ржавчиной, которой воняла эта туша и любовался как проламывается череп. Только когда от его головы осталась лишь половина, я позволил себе остановиться. Упёрся ладонями в стену, к которой прижимал жирную тушу, сплюнул сухую слюну в бесполезный мешок костей и сделал глубокий вдох через нос.
Наконец-то. Я его убил. Больше эта мразь никому не причинит вреда. Не убьёт чьих-либо родителей, оставив их старшего сына с семилетней сестрой на руках. Говорят подобная месть не приносит удовлетворения. Нет. Приносит. Дикое, возбуждающее, ослепляющее, оглушающее. Удовольствие сравнимое с нирваной. Я плыл в пустоте облегчения и удовольствия, что наконец-то всё сделано, как услышал за спиной щелчок предохранителя.
Обернулся медленно, чтобы не напугать противника и чутка прифигел. Передо мной стояла девушка. Маленькое личико на тонкой шейке и огромные голубые глаза, полные слёз и ужаса. Губа разбита, на виске кровоподтёк. Она удерживала мой пистолет обеими руками и целилась в меня.
— Вы все чудовища, — прошептала она и выстрелила три раза.
Её слова меня настолько удивили в данной обстановке, что я и не понял что сейчас произошло. Лишь когда живот взорвался болью, я осознал произошедшее. Эта сумасшедшая сука подстрелила меня и причём серьезно. Я ухватился за рану обеими руками и тело подвело. Одно колено, второе. И я падаю в лужу крови Курбынина, а девушка бросает пистолет и убегает.
Неожиданно.
Перекатываюсь на спину и смеюсь. Вот как это будет, значит. Ни бомб над головой, ни выстрела в лоб. Ну, хотя бы с чистой совестью. Я выполнил все обещания. Месть за родителей, свобода для Миланы. О ней и сестре позаботятся и защитят, а с меня всё. С меня хватит. Слишком долго я боролся за пустоту. Я не нужен ей. А Крис переживёт. Она знала, что рано или поздно наступит этот момент. Она готова. А я устал.
А дальше события как в тумане, но с бешеной скорость. Надо мной появляется Илья, осматривает бегло, вкалывает что-то в самое сердце и прижимает снятую с себя куртку к животу. Друг что-то говорит, кричит куда-то. Затем толпа, меня на руки подхватывают и в машину уносят. Я прикрываю глаза, а когда открываю, чувствую уже едем. Нас пятеро в машине. Все что-то орут, а я опять отключаюсь. В третий раз вижу уже потолок и рожи Стаса и Влада. Хватают меня, к столу прижимают, потому что больше положить-то некуда. Прошу всех уйти, оставить меня в покое. Не помню что было дальше, но отчётливо слышу фразу её.
— Не бросай меня. Умоляю.
А меня болью простреливает всего, пока шепчет, что нужен ей, что любит меня, что без меня не сможет. И я снова жить хочу. Моя девочка. Моя Кнопочка.
