— Я очень часто ездил ночами на работу и обратно. Твои передачи слушать было веселее, чем музыку, от которой клонило в сон.
Боже, он и правда слышал? Я судорожно — и бесполезно — пытаюсь вспомнить, что могла болтать и могла ли говорить что-то о нем. Но меня отвлекает одна-единственная мысль: он слушал. В то время как я избегала его всеми силами, он слушал меня. Я и правда маленькая обиженная девчонка.
Запивая съеденный лист салата, похожий по вкусу на бумагу, я молю сладкое вино, чтобы оно быстрее развязало мне язык, а то пока приходится выдавливать из себя каждое слово.
— Ты говорил в интервью, что тебя нельзя назвать героем, хотя все это признали. — Задумавшись, я верчу тонкую ножку бокала между пальцев и пытаюсь найти подсказки в заломе бровей и пристальном взгляде Егора. — Что за ложная скромность?
Какая-то неизвестная эмоция вспыхивает и тотчас гаснет в его глазах. Он кривит губы, будто ему неприятно или даже больно.
— Я просто выполнял свою работу — ни больше, ни меньше, — отвечает твердо, и в его словах ни капли сомнения. — Я сделал, что смог, и не факт, что нельзя было лучше. Уверен, многие на моем месте…
— Ты всех спас, победителей не судят.
— Мне повезло, — упрямо возражает Егор. — Всем нам повезло. Я принял решение, которое противоречит инструкциям — сел вне полосы без шасси. Я вылетел с предупреждением о птицах — хотя о них у нас предупреждают почти каждый раз. Сделай я что-то иначе, и исход был бы другой. Лучший, худший — я не знаю.
— Ты знаешь.
По глазам вижу — он знал.
— Не уверен. Вся эта ситуация — счастливое стечение обстоятельств: поле, влажная после дождя земля, непробитые баки, колодец, который мы удачно проскочили при посадке, и дорога, до которой, к счастью, не дотянули. Убери что-то одно, и все мое, наше геройство полетело бы к чертям собачьим.
Егор говорит очень эмоционально, на повышенных тонах, я замечаю, как напрягаются и краснеют его скулы, а еще как на него оглядываются девушки, сидящие от нас через пару столиков. Егор в двадцать кружил всем головы, а сейчас… Сейчас в нем и подавно чувствуется природный стержень. Стальной. Сила — не напускная, настоящая. Твердость и мужество. Этот Егор не одну меня сводит с ума.
— Скромный, опытный, удачливый, привлекательный, — сделав намеренную паузу, усмехаюсь я. — Не знала бы тебя лучше, подумала, что ты идеальный мужчина.
Я говорю так легко, наверное, потому что это чистая правда. Вычеркни наше знакомство и историю в прошлом, я бы не выпустила его из спальни до самого вылета. А встреть такого раньше, может, и первой ушла бы от Ромы. На меня накатывает неприятная дрожь от этой мысли. Приходится напомнить себе, что я в принципе не была бы такой сломленной, если бы не Егор.
— Я не со всеми такой, — звучит ответ в его духе.
— Значит, это мне так сильно повезло?
— Повезло ли?
Сейчас он смотрит на меня без смеха и провокации. Мне даже кажется, что он впервые по-настоящему думает о прошлом. До этого момента оно будто бы касалось меня одну.
— У тебя синдром самозванца, — я ставлю ему диагноз.
— Что?
— Синдром самозванца, — повторяю, чтобы запомнил. — Когда человек считает себя недостойным заслуженной награды. Когда не может приписать достижения собственным способностям.
Я умничаю, а Егор никак не комментирует, словно прогоняет сказанные мной слова через себя. Молчание — знак согласия?
В конце концов пауза сильно затягивается, тишина режет слух. Я откладываю приборы, потому что устаю притворяться, и спрашиваю то, о чем, несмотря на многочисленные интервью, Егора не спрашивал никто.
— Тебе было страшно? — я произношу это слишком искренне, чтобы он соврал. Подмечаю морщинки в уголках его глаз и на лбу — признаки сомнения, прямую линию напряженных губ и сжатые в кулаки пальцы.
— Я не думал об этом, — наконец на выдохе отвечает он.
— Боже, не могу представить, если честно. Я бы, наверное, сначала поседела, а потом еще до посадки скончалась от сердечного приступа, — тараторю без остановки, а Егор вдруг смеется — раскатисто, громко, в полный голос.
Его смех облетает зал и будоражит всех вокруг.
— Это я уже понял. Надеюсь, на обратном пути ты не затащишь меня в туалет снова.
Чего, блин?
— Могу не сдержаться, — сощурив глаза, ехидно отвечаю я.
Чего он добивается этими намеками? Зачем играет со мной? Для него это просто развлечение? Потому что, если честно, это жестоко. Потому что его флирт дает ложные надежды. Я слишком много думаю о том, что, встреться мы сейчас, у нас могло бы что-то сложиться. Сейчас мы другие: и я взрослее, и он серьезнее. Наверное.
— У тебя что-то случилось? — вкрадчиво интересуется он. Только о чем? — Ты спрашивала, почему я не высадил тебя из машины тогда у бара. Мне показалось, у тебя что-то произошло.
О, какие мы внимательные! Аж бесит. Но я больше не хочу выдумывать и ходить вокруг да около.
— Я праздновала развод, — говорю и вдруг понимаю, что почти не вспоминала Рому в последние дни, и это кажется мне даже смешным. Ведь еще месяц назад ощущалось концом света.
Когда Рома ушел, я думала, что моя размеренная жизнь закончится, и отчасти оказалась права. Мой папа, который в нем души не чаял, обвинил во всех бедах меня — сказал, это из-за того, что мы с Ромой не завели детей, будто потомство решило бы все проблемы. Я со слюной у рта отбивалась от этой правды, доказывала, что это было наше обоюдное желание — пожить для себя, построить карьеры. Но залетевшая — случайно или нет — малолетка, которую Рома взял к себе в компанию по перевозкам, для того чтобы та отвечала на звонки, разбила все мои доводы в пух и прах. Мне пришлось даже временно заблокировать папу, чтобы не слушать нечто в стиле «я же говорил».
Рома, кстати, тоже преподнес мне сюрприз, когда, подписывая документы о разводе, заявил, что это именно я не хотела детей, а он всего лишь поддерживал мое решение. Во имя гребаной любви. Классно, да?
В общем, я не удивилась, когда друзья исчезли с радаров — Рома умел настраивать людей против. Да и это были прежде всего его друзья. Не позвали меня даже на «воскресный завтрак добропорядочных жен», как я это сборище с улыбкой звала, вечно запивая разговоры о детских экскрементах и грудном вскармливании бесплатным вином.
У меня не было близких, кроме, пожалуй, Нелли, так что я недолго страдала.
— А ты… — вернувшись сознанием к ужину с Егором Сталь, начинаю я, а тот очень внезапно подхватывает мой вопрос.
— Был ли женат? Нет, не посчастливилось.
И пусть я хотела узнать что-то другое, оно разом вылетает из головы, а я отчего-то мысленно выдыхаю, пока Егор просит счет.
Глава 16
Аврора
В лифте, куда мы заходим вдвоем, очень жарко. Так не должно быть. Я чувствую, как сначала по шее, а потом и спине стекает капля. Между нами не меньше метра, но я будто бы кожей ощущаю Егора, она горит под его темным взглядом.
Я смотрю только перед собой, а Егор смотрит на меня — уверена в этом.
Зачем. Он. Это. Делает?
Что в его голове? Там для меня беспроглядная тьма и ни одного указателя. Одно ясно — для Егора наше прошлое слишком незначительная деталь, чтобы портить возможность приятного времяпровождения в настоящем.
Черт.
Я не владею собой и своими мыслями. Я ведь прекрасно понимаю, что хочу его и он об этом знает.
Что будет, если сейчас все случится?
В номер я захожу первая. Тотчас упираюсь глазами в идеально застеленную кровать и облизываю пересохшие губы. Егор наблюдает за мной, не моргая. Руки в брюки, непробиваемое выражение лица, но на предплечьях — я и не заметила, как он закатал рукава — выступают напряженные вены. Он не так спокоен, как хотел бы казаться.
Чтобы не спасовать, не забиться от тихой истерики в углу, я опираюсь плечом о стену и, потерявшись мыслями где-то в районе его шеи, пытаюсь думать о растяжках на своей груди и бедрах из-за постоянных скачков веса, лишь бы отвлечься, протрезветь. Не от алкоголя — сколько я там выпила, от дурмана. Но даже это не спасает.
