— А где Женька? — интересуюсь, обнимая малого за плечи.
Черт возьми, но я до безумия счастлив его видеть. И отчего-то мне кажется, что он вытянулся, да и возмужал как-то.
— Убежал докладывать отцу о вашем прибытии, — как ни в чем не бывало произносит братишка и пожимает плечами.
Чертыхнувшись, искоса смотрю на бледную сестренку, которая еще немного — и вывихнет себе пальцы. Это надо же их с такой силой заламывать.
— Блин, — выругавшись, Алиска прикладывает к лицу ладони и трясет головой.
Мда. Нежданчик.
Папочка нас по головке не погладит. В принципе, ремнем тоже по мягкому месту не отшлепает. Но выговор сделает. Жесткий. Такой, что страшный сон легче пережить будет.
После того как мы поставили его перед фактом нашего перевода, а точнее, не мы, а ректор, нам не удалось нормально поговорить. Отец словно строит из себя обиженку, да так, что делает переадресацию наших звонков на маму. Моих так точно. Да, каюсь. Через несколько дней на свежем воздухе меня позорно сожрала совесть в лице упрямого деда. Это надо же, отказаться от нового забора. Немыслимо. В тот день я пытался дозвониться до отца и пожаловаться на деда, но папа не отвечал. Только мама. Я даже несколько раз перепроверил номер, набрал Славке и Лехе, но результат тот же. И тогда я понял, что мы не дети… Мы идиоты.
Просто другого, более ласкового понятия обзывательства в мою тупую башку не пришло.
Я знаю, отец бы понял нас, если бы мы просто захотели сменить прожженную столицу на провинцию. Но спор… выпорет даже сейчас. И плевать ему на наш возраст.
Нет, он не запрещает нам устраивать тотализаторы между с собой, членами семьи. Запрет распространяется только на все, что за пределами дома. Никаких игр с людьми, с которыми мы едва знакомы.
Ну а мы как бы… Идиоты.
— А по губам? — холодный, стальной голос отца раздается от крыльца.
Замираю, медленно перевожу встревоженный взгляд на сестрицу и, не выдержав, начинаю ржать. Глаза ее готовы вылететь из орбит, а слезы — затопить все в радиусе нескольких метров. Да ее лицо сейчас покруче картины «Крик» Эдварда Мунга.
— Расслабься, — все еще смеясь, обнимаю сестрицу и успокаивающим движением руки глажу по спине. — Он улыбается.
Отец строг с воспитанием детей и внуков, но любовь творит чудеса. Любовь вообще необыкновенная вещь. Мало того что она приходит незаметно, вживается в кожу, поглощает разум, порой даже заставляет творить глупости, самое страшное — она делает человека уязвимым.
Даже отца, холодного и властного генерального директора многомиллиардной империи, Наша семья в нем души не чает. Здорово понимать и осознавать, что на работе он строгий начальник, а дома — любящий отец и заботливый муж.
— Ну, рассказывайте, как дела? — обняв нас за плечи и прижав к себе, добродушно интересуется отец.
В голубых глазах нет льда, там только теплые воды Сантандер.
— Все отлично, готовимся к курсовой, — натянув на лицо улыбку, мямлит сестра.
Мысленно бьюсь башкой о стенку, замечая, как отец недовольно сканирует ее взгляды. Чертов рентген.
— Хорошая новость. Ладно, ступай в дом, а ты… задержись, — припечатав меня к земле суровым взглядом, отец обеспечивает нам приватность.
Так и знал, что отдуваться мне. Так всегда. За такие косяки отвечаю я, а она… пьет чай с блинами. Хотя виновата-то она, я здесь вовсе ни при чем.
— Слушаю. — Прячу руки в карманы брюк и взираю на отца.
Очень надеюсь, что также сурово. Хотя о чем это я?! Куда мне до матерого волка. Я так — щенок.
— Что у ее случилось? — сканируя придирчивым взглядом, с каким он обычно лепит выговор подчиненным, тихо интересуется отец.
Я не привык врать ему, но сейчас очень хочется это сделать. Девочки в нашей семье — принцессы, а мы их рыцари. И если что не так, отвечать нам. В данной ситуации мне. Молчу. Смотрю на отца в упор, а вместо него вижу Алиску, убирающую квартиру в одиночку.
Так проходит минута, две. Мы все стоим. Отец ждет, знает, что не совру. И, видимо, не смолчу.
— Любовь? — вопрошаю, растянув губы в счастливой улыбке.
— Не очень хорошая новость, поэтому я сделаю вид, что не услышал ее, — развернувшись, отец направляется в дом.
Что и требовалось доказать. Зная отца, он потребует ежедневных отчетов относительно Алиски. Придется согласиться, иначе отправит на разведку своих верных псов.
Дом встречает веселым смехом и бесподобным, сводящим с ума желудок ароматом выпечки. Разувшись и скинув куртку у порога, бегу в свою комнату, совершенно не обращая внимания на то, что меня зовут. На данный момент у меня нет желания обмениваться любезностями, слишком потрёпанный у меня для этого вид. Быстро принимаю душ, переодеваюсь и, счастливо улыбаясь, спускаюсь на кухню.
— О, явился и не запылился, — улыбаясь и отставляя кружку в сторону, дает пятерню старшая сестренка.
— А я смотрю, вошла во вкус. Нравится быть колобком? — указываю взглядом на ее объемный живот и треплю ее гульку.
— Отвали, — махая головой, отмахивается сестренка, заливаясь веселым смехом.
— Ладно, ладно. Привет, мамуль, — обхожу Славу и направляюсь к маме, которая что-то ароматное помешивает в казанке.
Мм, божественно. Обожаю, когда мама готовит. Сколько себя помню, повара мы вызывали только в случае больших мероприятий. А так даже пельмени лепим всей семьей. И поверьте, маме наплевать, что папа крутой бизнесмен. Дома он, как мы, может хоть на голове ходить. Главное, в меру.
— Привет, родной, — положив лопатку на специальную подставку, она обнимает меня и целует в щеку. — Я так рада вас видеть. — В уголках глаз замечаю слезинки и едва заметные морщинки.
— Я скучал, мамуль. — Еще раз целую и крепко обнимаю, не желая видеть ее слез. Пусть даже это слезы счастья.
Мама. Дорогой и любимый человек. Иногда мне кажется, что с возрастом она становится только лучше. Красота ее с годами не блекнет, только расцветает. А фигура… ей позавидуют многие женщины в ее возрасте. Про таких еще говорят — ведьма. Но она не такая. Просто мама вся в движении и с удовольствием вместе с папой занимается в домашнем спортзале.
— А я не очень, — вставляет свои пять копеек Антошка, лопая пиццу.
Младший брат Алексея. Ребенку чуть больше десяти лет, а он уже познал горе. Пьющие родители являются одной из проблем нашей страны. Нерешаемых проблем, к сожалению. Но сейчас он словно и не помнит того времени. Мальчик полностью поглощен созданием видеоигр, а Лешка ему в этом помогает.
Кстати, по поводу видеоигр. Не забыть бы.
— А тебя не спрашивали, — рассмеявшись, Алиска отбирает кусок пиццы и, корча забавную рожицу, съедает.
— Ну и коза ты, Лиска, — нахохлившись, сдается Антон.
Умный малый. Умнее здесь всех, вместе взятых. Вундеркинд, блин.
— Согласен, — привлекает наше внимание мужской голос.
Вальяжно вышагивая, Лешка подходит к Славе и, обняв, целует. Нагло.
— Кхм, кхм, тут как бы дети, — привлекает его внимание Алиска, тыкая ему ложкой в спину.
Можно стерпеть многое, но не то, как член семьи нарушает правило номер шесть. Отец его придумал, когда Лешка пришел к нему с повинной и признался в своих чувствах к Славке. Хотя мы и так все об этом знали. Я даже выиграл целых пятьдесят долларов.
В общем, все проще простого.
Правило номер шесть: никогда не целоваться при детях. Поцелуи допускаются, если в окружении нет людей младше восемнадцати.
Жестко, но честно.
— Ты про себя, что ли?
— Бабосики? — проигнорировав вопрос, Алиска пододвигает к нему баночку, которая стоит на столе с момента утверждения правила. Точнее, с того, как мы начали косячить.
— Не понял, а чем я уже успел провиниться? — Под смех родительницы муж сестры пытается слиться. — Вот вас не было, все было тихо.
— Правило номер шесть, — давясь смехом, произносит Славка, прикрывая алое лицо ладонями.
Усмехнувшись, Лешка все же кладет в копилку несколько тысячных купюр. Тысячных, потому что деньги из копилки уйдут в приют для пострадавших от пожара. Ну и папа еще добавит.
