«Что ты творишь, придурок, ты же пугаешь ее».
Она не шевелится, кажется, не дышит даже, только смотрит на меня своими огромными ореховыми глазами, беззвучно открывая рот.
— Тшш, не бойся меня, не надо, — понимаю, конечно, как глупо это сейчас звучит. И чего на меня нашло? Выгляжу должно быть как маньяк какой-то пришибленный. — Не бойся.
— Марк, — вижу, что слова ей даются с трудом.
Голос дрожит, и сама она трясется, как осиновый лист.
— Холодно?
Качает отрицательно головой.
— Меня боишься?
В ответ получаю легкий, неуверенный кивок. И, сука, это удар, реально удар ниже пояса. Она меня не бояться должна, совсем не так должна реагировать, не страх рядом со мной испытывать.
— Есь, посмотри на меня, пожалуйста.
Не сразу, но она все же поднимает на меня взгляд, смотрит неуверенно, глаза на мокром месте.
Черт.
Дебил, мля.
— Есь, я не сделаю ничего, слышишь? Я не обижу, Есь, — пальцами цепляю ее подбородок, себе в глаза смотреть заставляю, а потом наклоняюсь и прижимаюсь губами к ее лбу. — Ты же горячая совсем, чего ты молчишь, плохо же тебе, — качаю головой, чувствую, как внутри нарастает гнев. Нельзя. В руках себя держать надо, иначе она точно здесь в обморок грохнется. Теперь я вообще сомневаюсь в том, что она адекватно воспринимает происходящее. Силится, гордячка упрямая. И не признается же, что едва на ногах держится.
— Нормально, — отвечает едва слышно, ладошками мне в грудь упирается, но сопротивления я практически не ощущаю. Прогулка под дождем явно ничем хорошим на дурынде этой не отразится.
— Нихера не нормально, — подхватываю ее на руки, чувствую, как мышка напрягается, и вроде даже дергается, но сил ей явно не хватает, а я в очередной раз удивляюсь, как эта маленькая дурочка вообще все это время умудрялась из себя здоровую корчить. И понимаю, что, если бы не я, ей, возможно, не пришлось бы вчера на морозе весь день провести, и сегодня, будь я чуть более осмотрительным и менее мудаковатым, она бы не улизнула из дома, не попала бы под долбанный ливень.
Возвращаюсь в комнату и опускаю малышку на постель.
— Под одеяло давай.
— Я не…
— Блядь, Еся, просто залезь под чертово одеяло, спорить будешь потом.
Она хмурится, сопит смешно, но все равно делает, как я говорю. А я тем временем наливаю в кружку еще горячий чай, и протягиваю его гордячке своей, внезапно в моей жизни появившейся.
— Пей давай, горе луковое.
Она послушно берет из моих рук кружку, делает глоток, не сводя с меня испуганного взгляда.
— Ну и зачем было сбегать? Ты хоть понимаешь, как это глупо? Кому и что ты пыталась доказать? — понимаю, что меня опять заносит, и нужно бы полегче на поворотах, но, видимо, семейная черта берет свое. Нихрена я ласково не умею, и слова мне подбирать ой как сложно придется.
— Я не сбегала, я просто ушла.
Господи, дай мне сил.
— Хорошо, и зачем ты просто ушла? Тебе даже идти некуда, — осознаю, что повышаю голос только в тот момент, когда, вздрогнув, мышка поднимает на меня испуганный взгляд. Да чего ж ты такая пугливая?
— Потому что мне здесь некомфортно, — вот уж чего я от нее не ожидаю, так это подобной откровенности.
— Есь…
— Я тебе благодарна, правда, но я тебя не знаю, и… ты непредсказуемый, и меня пугаешь. Я не смогу здесь жить и вообще…
— Что вообще, Есь? Еще вчера тебя ничего не смущало, — получается слишком резко.
— Это было до того, как ты сказал…
— Забудь, что я сказал, считай, что глупость сморозил, ничего мне от тебя не надо. Будешь, как и договаривались, убирать, готовить, стирать. На этом все.
— Марк…
— Все, закрыли тему, вернемся к ней, когда выздоровеешь. Согревайся пока, я нам поесть чего-нибудь закажу.
Возразить я ей не позволяю, резко поднимаюсь на ноги и ухожу из комнаты. Потому что сейчас я совершенно не в состоянии продолжать разговор. Закрыв за собой дверь, направляюсь прямиком на балкон.
Холодный воздух отрезвляет, успокаивает даже. Беру со столика почти пустую пачку сигарет, усмехаюсь. Я никогда столько не курил, сколько за сегодняшнюю ночь. А все из-за нее, из-за заразы мелкой, мышки моей трусливой. Закуриваю, втягивая в легкие ядовитый, сигаретный дым. Надо бы бросать это дело, у нас в семье эта дрянь не приветствуется. Выдыхаю клубы дыма, наблюдаю, как он рассеивается в воздухе. Пока курю, заказываю еду. Готовить самому сегодня не хочется, а мышку нужно кормить.
После еще долго стою на балконе, практически не чувствуя холода.
В тепло возвращаюсь за несколько минут до приезда курьера. К мышке не иду. Несколько раз порываюсь взять телефон и написать от имени анонимного друга, но каждый раз откладываю телефон в сторону. Потом.
Еду доставляют минута в минуту. Расплатившись с курьером, возвращаюсь на кухню, оставляю контейнеры с едой на столе, сам иду за мышкой. По-хорошему бы ей не вставать с постели, но есть на кровати не слишком удобно, а у меня даже подноса нет. Стучусь прежде, чем войти. Нажимаю на ручку, прохожу в комнату, и не могу сдержать улыбки. Свернувшись в клубок и обняв подушку, мышка мирно посапывает, совершенно забыв о своих наполеоновских планах побега. А я смотрю на нее и понимаю, что черта с два я ее теперь отпущу.
Глава 9
Еся
Просыпаюсь, чувствуя, как кто-то очень настойчиво трясет меня за плечо. С трудом продираю глаза, в комнате стоит полумрак, и лишь тусклый свет, проникающий из коридора через открытую дверь, немного освещает небольшое пространство моей спальни.
— Еся, просыпайся, — тихий, хрипловатый голос Марка доносится до слуха.
Окончательно проснувшись, резко сажусь на кровати.
Это что же. Это сколько времени прошло? Судорожно пытаюсь восстановить в памяти события, предшествовавшие моему провалу в столь глубокий сон. В постель я забралась еще днем, когда на улице было светло и комнату озарял яркий, дневной свет.
Осматриваюсь, бросаю настороженный взгляд на окно по правую сторону от себя. Через небольшую щель между неплотно занавешенными шторами просматривается непроглядная темнота. Ночь, или по крайней мере поздний вечер. Значит, по меньшей мере, я проспала несколько часов. Прислушиваюсь к собственным ощущениям, ежусь от легкого озноба и морщусь от усилившейся боли в горле. В целом не все так плохо, учитывая вводные данные.
— Все в порядке? — голос Марка выводит меня из размышлений, прищурившись, вглядываюсь в сидящего на краю кровати парня. В полумраке едва различаю черты его лица, но, кажется, его губ касается легкая, почти незаметная улыбка.
А мне становится стыдно, я просто вырубилась. Вот так нелепо.
Господи, ну что за бестолочь такая. Сначала улизнуть незаметно попыталась, а когда вернули обратно — преспокойно уснула.
— Есь? — уже громче произносит Марк.
Я киваю в ответ, опускаю взгляд. Вообще, ситуация абсурдная до невозможности. И я уже собираюсь хоть что-то сказать, как внезапно в голове проскальзывает мысль о том, что я ведь так ничего не написала в ответ на сообщение единственного друга. Как оставила с утра сообщение неотвеченным, так и не открывала чат по сей момент.
Оглядываюсь в поисках гаджета, машинально хлопая ладонями по одеялу, ощупывая его на предмет наличия поблизости мобильника.
— Держи, — неожиданно Марк протягивает мне мой телефон, а я даже не знаю, как на это реагировать. Молча тяну руку к гаджету, неотрывно смотря на парня. И, наверное, все вопросы отражаются у меня на лице, потому что в следующий миг Марк добавляет: — я из кармана пальто его вытащил, и прежде, чем ты начнешь задавать вопрос, пальто мокрое насквозь, я повесил его сушиться, карманы проверил на всякий случай, и не зря. Телефон, кстати, намок, но вроде работает, во всяком случае на прикосновение реагирует.
— Ты…ты что копался у меня в телефоне? — резюмирую, когда ко мне возвращается дар речи. И сразу вспоминается прошлый раз, когда телефон я свой на кровати нашла, хоть сама туда его и не клала.
