Слова просты, но я слышу, что за ними стоит, она доверяет мне как хорошему руководителю, способному положить конец этим конфликтам, создать мир, в котором она живет, таким, где она сможет вырастить сына, который унаследует мое место, не опасаясь за его жизнь. Но прямо сейчас, после моего разговора с Виктором, эти слова заставляют меня чувствовать себя хуже, чем когда-либо.
Потому что я больше не уверен, что смогу сделать что-либо из этого.
СОФИЯ
Я на кухне, очищаю мандарин, взятый из вазы для фруктов, которая всегда таинственным образом полна, кладовая и холодильник тоже всегда полны еды несмотря на то, что ни Лука, ни я никогда не готовим, когда слышу, как с громким хлопком открывается и закрывается входная дверь.
У меня скручивает живот. Меня весь день тошнит, голова болит, а желудок сводит от похмелья, которое возникло после вчерашнего запоя, но это что-то другое. Я почти уверена, что Лука дома, и чувство, которое охватывает меня, странное и незнакомое. Это похоже на страх, смешанный с волнением. Хотя я, безусловно, могу понять страх, я не могу смириться с тем, почему его приход вызывает у меня трепет, заставляя меня чувствовать себя нервной.
Я почти как будто предвкушаю ссору, которая у нас может быть, то, как он будет нависать надо мной с гневом, и как будет нарастать напряжение, натягивая густой воздух, между нами. Я никогда не думала, что буду той, кто будет получать удовольствие от такого рода вещей, но что-то в том, как мы с Лукой конфликтуем, заставляет меня хотеть большего, независимо от того, сколько я говорю себе, что это не так.
— София? София!
Я слышу, как он зовет меня по имени из гостиной, громко и повелительно, и я неуверенно выхожу из кухни, мое сердце колотится в груди. Я не знаю, в каком он настроении, но у меня такое чувство, что я скоро узнаю.
Свет в гостиной приглушен, комната тусклая и освещена в основном ночным заревом города, проникающим через массивное окно. Лука стоит там, на фоне него вырисовывается силуэт, его пиджак снят, а рукава рубашки закатаны. Когда он поворачивается на звук моих шагов, я вижу, что он уже снял галстук, а первые две пуговицы его рубашки расстегнуты. Это напоминает мне о том, как он выглядел перед самым уходом, когда рассказал мне о новых условиях моей жизни, и дрожь пробегает у меня по коже.
— Ты не пришел домой прошлой ночью. — В моем голосе слышится легкая дрожь, и я ненавижу это. — Где ты был?
— Это имеет значение? — Его голос напряженный и холодный, и от этого по мне пробегает еще одна дрожь.
— Я не знаю. — Я прикусываю нижнюю губу. — Я просто… я думала, ты будешь дома.
— Я думал, тебе понравится покой. — Тон Луки обманчиво спокоен, и теперь я знаю, что за этим должно скрываться что-то еще. — Разве муж не может беспокоиться о благополучии своей жены?
— Ты не такой муж, — парирую я. — И ты это знаешь.
— Нет. Полагаю, что это не так. — Лука включает свет, немного увеличивая его яркость. — Ты была хорошей девочкой, пока меня не было, София?
Мое сердце замирает в груди. Знает ли он? Я не была “хорошей девочкой” во многих отношениях, я не прочитала ни слова из того, что оставили для меня на iPad, я напилась в стельку, я… Я не могу даже думать о том, что я делала в кинозале, иначе я покраснею, и тогда Лука наверняка узнает, что я сделала что-то, чего не должна была. А почему я не должна была? Я вызывающе думаю. В конце концов, это мое тело. Но я чувствую вину не за то, что я сделала, а за то, о чем я думала, когда делал это, вернее, о ком думала.
Он делает шаг ко мне, и то, как он двигается, заставляет меня думать о крадущейся пантере, о чем-то, преследующем меня в полумраке комнаты.
— Как же твои уроки? Ты прочитала то, что прислала Кармен?
— Я…
— Как зовут младшего босса Майами?
— Я…
— Лео Эспозито. — Лука останавливается, все еще в нескольких дюймах от меня. — А как насчет его жены?
— Я…
— Бьянка Эспозито. У них трое детей. — Он повторяет это по памяти, его зеленые глаза устремлены на меня. Я вижу в них что-то, не желание, не совсем гнев. Что-то еще, какие-то беспокойные эмоции. — А что насчет младшего босса Филадельфии?
— Лука…
— Анджело Россо. Он молод и не женат. — Лука делает еще два шага ко мне, и я вижу, как напрягаются мышцы на его челюсти. — Ты хотя бы смотрела документы, София?
— Я… нет, — признаюсь я, и у меня пересыхает во рту от выражения его лица. — Я этого не делала.
— А почему нет? — Есть это обманчивое спокойствие, как будто ему действительно все равно. Но я знаю, что ему не все равно. Я знаю, что надвигается буря, я просто не знаю, когда она разразится. Мне нечего сказать. Я не хотела, и это единственный честный ответ, который я могу дать. Но я знаю, что это худшее, что я могу сказать Луке.
— Я не знала пароля.
— Он был оставлен для тебя в записке, прикрепленной к iPad. Мне сказала Кармен.
— Должно быть, он отвалился.
Лука делает еще один шаг, сокращая расстояние между нами, и мой пульс нервно трепещет в горле. Я могла бы дать задний ход, я должна дать задний ход, но, кажется, не могу заставить свои ноги двигаться. Я чувствую себя так, словно застыла на месте.
— Это первая ложь за сегодняшний вечер. — Он поднимает палец. — Ты не читала. Так что же ты делала, пока меня не было?
— Я… я пошла к бассейну…
— И что ты делала, пока была там, наверху?
— Позагорала, немного поплавала… — Я пытаюсь сглотнуть, но в горле пересохло. Лука кажется напряженным, беспокойным, и я знаю, что его беспокоит нечто большее, чем просто плохое поведение, о котором он узнал от меня. Однако мои мятежи, возможно, как раз и подталкивают его к краю.
От одной мысли об этом у меня по спине пробегает дрожь, а по коже до кончиков пальцев пробегает покалывание. К моему ужасу, я чувствую, как это новое знакомое ощущение скручивается в животе, спускается к паху, и я не понимаю этого. Это заводит меня, эта игра, в которую мы, кажется, играем каждый раз, когда мы вместе, эта смесь страха, опасений и похоти, которую он, кажется, пробуждает во мне.
В кого он меня превращает?
— Так ты не напилась на крыше? Ты не продолжала пить, пока не легла спать?
— Я… я на самом деле не пью…
— За исключением тех случаев, когда ты остаешься одна в пентхаусе с неограниченным количеством алкоголя, по-видимому. — Лука делает шаг назад. — Это две лжи. — Он смотрит на меня сверху вниз, выражение его лица бесстрастно, и часть тепла между нами рассеивается, когда он отступает. — Иди наверх, София.
— Но… — Я смотрю на него в замешательстве. — Куда ты хочешь, чтобы я пошла?
— Ты точно знаешь, куда я хочу, чтобы ты пошла. — Теперь его голос звучит почти сердито. — Не ссорься со мной, София, или, клянусь всем святым, ты пожалеешь об этом. Иди наверх.
Я не знаю, какое безумное желание побуждает меня сделать это, должно быть, у меня есть желание умереть, или я тайный мазохист. Это единственное объяснение, почему я, глядя на каменное лицо и холодный взгляд Луки, скрестила руки на груди и смотрела на него с упрямо поднятым подбородком, когда возражала:
— Я не хочу подниматься в твою комнату.
— София. — В голосе Луки звучит резкость, от которой у меня по спине пробегают мурашки. — Ты можешь подняться сама, а я присоединюсь к тебе через минуту, или я могу нести тебя, и я обещаю, что тебе не понравится настроение, в котором я нахожусь, или то, что произойдет дальше, если ты выберешь этот путь. Тебе может не понравиться это в любом случае. Но это твой выбор.
Меня так и подмывает продолжать бросать ему вызов. Но мой затуманенный разум проясняется ровно настолько, чтобы вспомнить, что было сегодня, что он, вероятно, пережил сегодня, насколько он, должно быть, измотан, и я чувствую крошечный проблеск сочувствия к нему, даже несмотря на все мое разочарование, гнев и страх. Этого достаточно, чтобы заставить меня уступить.
