Все это было так необычно, так загадочно и трагично, что Женя молчал, не зная, что тут сказать. Марина остановилась, и он остановился тоже. Она смотрела на него, и Женю вдруг охватил испуг, когда он вгляделся в ее переливчатые глаза…
– Женечка, тебе не надо этого бояться, – сказала Марина, и Женя вздрогнул оттого, что она прочитала его мысли. – Я совсем не такая уж… беспомощная. Тебе не придется меня защищать.
– Защищать? – он посмотрел на нее удивленно. – Но я не знаю… Я не думал об этом… От кого же защищать?
– Ни от кого, – улыбнулась она. – От жизни. Меня не надо защищать от жизни.
Это был какой-то странный разговор, и Женя обрадовался, когда Марина сама прекратила его.
– Смотри, как рано звезда поднялась! – сказала она, указывая на открытую линию горизонта, которой уже коснулось золотым краем солнце.
За разговором они не заметили, что идут уже довольно долго; вечер застал их посреди просторного поля.
– «Звезда дрожит в огнях заката, любви прекрасная звезда, а на душе легко и свято, легко, как в детские года», – произнес Женя, глядя на далекое пылающее небо.
– Это Тургенева стихи? – спросила Марина.
– Да, – Женя посмотрел на нее с легким удивлением. – Ты их знаешь?
– Эти – нет, просто догадалась. Другие знаю – лучше, чем эти. Тютчева.
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался он, поняв, о каких стихах она говорит. – «Прощальный свет любви последней, зари вечерней», что ли? А эти, что я прочитал, чем плохи, скажи мне!
– Они слишком про любовь, в них все высказано – и зачем тогда стихи, если кроме слов ничего не остается?
– Вот это да! – восхитился Женя. – У вас в кардиологии все медсестры такие?
– У нас не хватало персонала, – засмеялась Марина. – Поэтому я одна такая.
Они развели костер неподалеку от оврага, заросшего орешником и калиной, и сели у огня, друг напротив друга. Марина смотрела на пламя, а Женя – на его отблески в Марининых глазах.
Ничего им не мешало в Спасском, в этом Марина оказалась права. Наверное, поэтому каждый день их здешней жизни растягивался, удлинялся – и уже через месяц и Марине, и Жене казалось, что они живут здесь вдвоем давным-давно.
Марина проводила на своем ФАПе не слишком много времени, только пока Женя был в музее. Если бы что-нибудь случилось, все знали, где найти новую медсестричку. А следить за трудовой дисциплиной было просто некому: районное начальство и так было до смерти радо, что нашлась медсестра на давно закрытый пункт в Петровском.
Она не знала, нравится ли ей заниматься хозяйством – занималась, и все, без лишних эмоций. Ей даже непонятно было, как это женщины моют посуду и представляют, что делают это для любимого. Она думала о Жене всегда, это было так с самого начала, а посуду она мыла просто так. Чтобы чистая была.
Ей нравилось слушать его рассказы о детстве, о Москве и университете, но она всегда знала, что он не рассказывает ей всего.
– Ты… Женя, ты любил кого-то – несчастливо любил? – наконец спросила она однажды.
Женя сжал свои пальцы так, что хрустнули суставы.
– Почему ты решила, Маша? – спросил он, помолчав.
– Не надо об этом говорить, если ты не хочешь, – ответила она. – Я это знаю, и мне не нужны подробности. Я не хочу тебя торопить. Но ты не бойся, милый мой, вся боль сама собою пройдет, и очень скоро.
– Откуда ты знаешь? – Женя смотрел на нее недоверчиво и даже слегка испуганно; впрочем, он все чаще смотрел на нее так.
– Почему же мне не знать? – пожала плечами Марина. – Я же люблю тебя…
Она не хотела говорить с ним о том, что трудно было бы ему объяснить.
– И все-таки это странно, – настаивал он. – Скажи, Маша, отчего ты так думаешь? Понимаешь, я не хотел бы, чтобы в моем поведении проскальзывало что-то… неадекватное тому, что есть на самом деле.
– Не волнуйся, Женечка, ничего не проскальзывает… – начала было Марина.
Но тут кто-то постучал в окно, и она с удовольствием оборвала разговор – встала и, приблизив лицо к стеклу, вгляделась в тьму октябрьского вечера.
– Наталья Андреевна пришла, – сказала она, обернувшись к Жене.
– Наташа! – обрадованно воскликнул он. – Да ведь она уехала уже.
– Значит, приехала.
Она вовсе не обрадовалась, разглядев в темноте изящный силуэт Натальи Андреевны. И не удивилась тому, что обрадовался Женя. Наталья Андреевна заходила к ним и раньше «на чаек и поболтушки», и Марина прекрасно видела, как меняется Женино лицо при виде этой женщины. Чему же ей было радоваться?
– Привет, ребята! – весело сказала Наталья Андреевна, являя свою стройную фигуру в проеме двери. – Как рада вас обоих видеть, Женечка, дружок!
«Особенно меня», – подумала Марина.
– Заходи, Наташа, – сказал Женя, помогая ей снять плащ. – А я уже, признаться, думал, что до следующего лета тебя не увижу. Или до Москвы…
– Ах, милый Женечка, если бы я стала дожидаться, когда ты появишься в Москве, мы бы с тобой никогда не увиделись, пожалуй. – Наталья Андреевна улыбнулась своей обольстительной улыбкой. – Ты и раньше предпочитал тургеневское уединение, а уж теперь, когда твоя очаровательная Машенька делит его с тобой…
– Ну почему, – смутился Женя. – Мне скоро французский минимум сдавать.
– Разве что поэтому. И то я не уверена, что ты позвонил бы мне. Я ведь, можно сказать, Женина преподавательница, – сказала она, поворачиваясь к Марине; на лице ее играла все та же милая улыбка, но глаза скользнули по Марининой фигуре оценивающе и холодно. – И он до сих пор меня стесняется, как будто я могу ему двойку поставить!
– Это ты, положим, преувеличиваешь, – заметил Женя. – Садись, Наташа, чай будешь?
– А я вам вина привезла, – сообщила Наталья Андреевна. – Не надоела еще портвушка наша деревенская? «Бордо», между прочим. Толик Гуськович прямо из Парижа привез, в подарок любимой учительнице. Это Женин однокурсник, – пояснила она, снова специально для Марины. – Он решил, что лучше заниматься не русской литературой, а бизнес-переводом – перспективнее. Бог его знает, кто из нас всех прав – но вот Толик теперь возит мне подарки из Парижа…
«Что же ты здесь сидишь, а не в Париже с Толиком?» – снова сердито подумала Марина.
– А приехала я по весьма прозаическому поводу, – точно отвечая на ее вопрос, сказала Наталья Андреевна. – Я ведь премию не получила за свой летний ударный труд, вот и пришлось лишний раз побеспокоиться. Сочетать приятное – видеть вас – с полезным.
Пока она щебетала, Женя поставил на стол стаканы, достал из буфета печенье. Марина сидела у стола и, не отрываясь, смотрела на Наталью Андреевну.
– А ты, Женечка, я смотрю, стал такой домовитый, – насмешливо заметила она. – Как положительно действует на тебя любовь!
