Но Нинка шла, увязая по колено в грязи, пока не увидела четыре вагончика, стоявших в ряд. Над крышей одного из вагончиков торчала жестяная труба, из трубы валил густой дым, это, решила Нинка, и должна быть контора. Угадала, конечно.
Прораб Николаев оказался сердитым коренастым лысеющим мужиком. Щеки у него были тугие, до блеска бритые, а нос – рыхлым, пористым, наверное, обмороженным на верхних этажах строительства высотных домов, так решила Нинка. Он сидел за шатким столом при трех телефонах и с горой разбросанных бумаг. На скамейках вдоль вагончика сидели мужики в телогрейках, резиновых сапогах и касках на голове, кто в оранжевых, кто в белых. Каждый из них что-то орал. Никто друг друга не слушал.
Меньше всех прислушивался к этим крикам прораб Николаев.
Нинка поздоровалась, мужичье слегка притихло, заулыбалось, кто-то собрался что-то вякнуть при виде новенькой, но такое право было только у большого начальника, а самым большим начальником здесь был Николаев.
– Что надо? – уставился он на Нинку маленькими глазками.
– Работать у вас желаю, – напористо сказала она.
– Ишь ты! – сказал Николаев, а все почему-то засмеялись.
– Вот и ишь ты! – взбрыкнулась Нинка.
– Так. Прописку московскую имеешь?
– А как же! – презрительно ответила Нинка и хлопнула на стол свой новенький паспорт.
Николаев взглянул на нее насмешливо, взял красную паспортину, пролистал ее и, в свою очередь, небрежно отшвырнул документ на стол. – Прописка у тебя фальшивая. Подделка документов. За бутылку небось ее нахимичила?
Нинка оледенела. Но набралась духа и сил переспросить:
– Это почему же фальшивая?
– А потому! По кочану! – уверенно сказал Николаев, а все его холуи в вагончике подобострастно засмеялись.
– Я вам для работы надобна, как у вас в объявлении на заборе написано, или вы мои документы нюхать будете?
Тощий парень в каске, едва сидевшей у него на затылке, вскочил и прокричал, будто на свадьбе:
– А мы тут будем глядеть в нашем здоровом коллективе нашей коммунистической бригады, почто и про что ты нам понадобишься!
Этот визгун был Нинке знаком, хоть она его никогда и не видела. Этот был из деревни и родной язык он понимал.
– Заткнись, балабол, – сказала Нинка ожесточенно. – Не с тобой разговариваю.
В наступившей паузе Нинка почувствовала, что ее зауважали.
– Кончай базар, – оборвал пустотрепа прораб. – Плюнем на твои документы. Что делать умеешь?
Через десять минут пытки оказалось, что Нинка не умеет делать ничего, что касалось стройки.
– Набрызг?
– А что это такое? – спросила Нинка.
– Плитку не клала?
– Какую?
– Метлахскую, скажем.
– Все равно. Проехали.
– Потолок купоросом промыть сможешь? – безнадежно спросил Николаев.
– Полы помыть смогу, – ответила Нинка, смекнувшая, что на стройке ей делать нечего.
– Понятно, – вздохнул Николаев. – Пойдешь на все работы. Пиши заявление.
– А зарплата какая? – набралась смелости Нинка.
– Голодной не останешься! – рассвирепел Николаев. – Есть работа, есть существование! Тебе же, главное, положение в Москве нужно, жилплощадь получить. Записку в общежитие я тебе напишу.
– Не нужно общежитие, – гордо сказала Нинка. – Я вам не лимитчица, без вашей записки обойдусь.
От этих слов по новой началась полная путаница. Многоопытный прораб Николаев никак не мог понять, что из себя эта девка представляет и куда ее пристроить, чтобы всем было хорошо.
– Чего тебе надо от меня, зараза?! – закричал он в сердцах.
– Кто до кого за работой пришел? – спросила Нинка. – Я до вас или вы ко мне?
Мужики в вагончике от такого поворота событий вконец очумели и уже не понимали ни своего прораба, ни свалившуюся невесть откуда сумасшедшую бабу, и потому молчали.
– Да шла бы ты! – сказал прораб с таким настроем, каким заканчивают беседу.
– Пойду, – ничуть не смутилась Нинка, которой вся эта беседа до чесотки надоела. – Только скажите, кто кому нужен: я для работы или вы для пустотрепа?
– Комсомолка, да? – язвительно спросил Николаев. – Членка бригады коммунистического труда? – И тут же заорал: – Кто тебя подослал сюда, шалава?!
– Сама себя подослала! – прокричала в ответ Нинка, и после этого у них пошел такой прекрасный разговор при поддержке остальных бездельников в вагончике конторы, что Нинке стало очень скоро ясно, что делать ей на московских стройках нечего.
Но прораб, однако, опомнился и выжал из Нинки заявление с просьбой зачислить ее в штукатуры, а освоение профессии, сказал прораб, она пройдет по ходу дела, что так будет лучше для заработка, поскольку осваивать там нечего.
– Мартышку можно за пару часов этому делу обучить, – похвалился прораб; мужичье заржало, а Нинка решила, что должность мартышки занимать не желает.
Когда она вышла из вагончика и, увязая в грязи, пошла искать выход на улицу, то по дороге наткнулась на группу женщин со стройки, которые под каким-то навесом перекусывали, прихлебывая кефир из бутылок и заедая его селедкой, нарезанной на газетке. Вид этих тружениц в бесформенных, неряшливых комбинезонах добил Нинку окончательно. Ну, ладно, шикарного туалета и высоких каблуков на туфлях официантки из гранд-отеля требовать на стройке глупо, но уж и не такой образиной полдня ходить, что сама себя уважать перестанешь.
С этой идеей она пришла домой и поделилась своими мыслями с Натальей. Та обрадовалась не столько тому, что Нинка решила не идти на стройку, а сколько тому, что вопрос ее трудоустройства вообще откладывается.
– Я как подумала, что одна весь день буду мыкаться, так мне аж тошно стало! А, плюнь ты на эту работу, мешает она жить приличной, культурной женщине!
– А пенсия? – рассудительно сказала Нинка. – Старость придет, чем жить-то, Христовым подаянием?
– Нашла о чем думать!!! Доживешь ли ты еще до старости, и стоит ли ради нее корячиться? Ну а и останешься без пенсии этой дурацкой, так Советская власть хоть и глупая, но добрая. Досыта не накормит, но под забором с голодухи подохнуть тоже никому не позволит! Такое дело для Советской власти позор на весь культурный мир, и она такого допустить не может! У нас и нищих нет, а в Америке все негры нищие! А вот купим мы с тобой швейную или вязальную машину, и будет она нас с тобой кормить! Соседка была, со второго подъезда, так она на спицах себе кооперативную квартиру связала! Правда, день и ночь спицами махала, чуть не ослепла, я думаю, но теперь уехала на Теплый Стан и имеет отдельную жилплощадь.
Но ни швейной, ни вязальной машины они не купили.
Все лето на кухне так и прошло в разговорах о том, куда пойти работать, а еще лучше подыскать работу на дому.
