— Кулинар! — проговорила она с беззаботной иронией, подставляя курицу под струю воды. — Хоть вино-то для чахохбили у тебя есть?
— Есть, — уверенно отозвался Суханов и полез в шкафчик-холодильник под окном. А Поля вдруг подумала, что дом, наверное, очень старый, раз в нем еще есть такие старомодные шкафчики, что квартира уже, по-хорошему, требует ремонта и что ее собственная семья, по-видимому, значительно обеспеченнее.
А, в общем, толку от него было немного, и Поля, в конце концов, отправила Бориса в комнату к ребятам, объяснив, что гораздо быстрее справится одна, и вообще лучше, когда на кухне никто не мешается. Тот пожал плечами, заверил, что в случае чего всегда готов помочь, и удалился.
Долго скучать в одиночестве Поле не пришлось. Только она поставила казан в духовку, как дверь гостиной хлопнула, и в кухню прошмыгнул Олег. Достал из шкафчика под окном две бутылки «Улыбки» и одну «Каберне», зачем-то протер их рукавом трикотажного джемпера и вместе с вином убежал обратно в комнату. Через пару минут появился снова, но уже с двумя наполненными бокалами. Один протянул Поле. Она поблагодарила и поставила вино рядом с собой на стол. Дел еще оставалось много. Нужно было нарезать томаты и кинзу, добавить в курицу виноградный уксус, да и вообще… Однако «поэт», похоже, не собирался уходить. Прикрыв дверь в кухню и сделав пение магнитофонного Малинина почти неслышным, он уселся на стол и эффектно смахнул челку со лба. Поля едва сдержала улыбку.
— Я кажусь вам смешным? — поинтересовался он с налетом печальной светскости, поднося ко рту бокал.
— Нет, — ответила она совершенно серьезно, — вы кажетесь мне великолепным!
— Да? — Олег озадаченно поднял брови, секунду помолчал, видимо, прикидывая: может быть у женщины чувство юмора или нет? А потом так же легко и непринужденно перешел обратно на «ты». — Слушай, Поль, у меня к тебе два вопроса, — он снова отхлебнул из бокала. — Во-первых, почему ты не пьешь вино, которое я принес, а во-вторых, тебе нравится Борька, да?
Она смерила его долгим пристальным взглядом, снова повернулась к разделочной доске с недорезанным пучком кинзы и спокойно спросила:
— В какой последовательности отвечать на вопросы, это мое личное дело?
— Да, — согласился «поэт». И Поля, не поворачиваясь, представила, как кивнул он при этом весело и энергично и как снова упала на лоб его длинная темная челка.
— Так вот, тогда разреши задать тебе встречный вопрос: с чего это тебя вдруг так взволновали мои чувства к Борису?
— Ну как, — Олег замялся, скорее, для вида. — Все-таки я его друг, и, как сложится его личная жизнь, мне небезразлично… «Борькина жизнь личная — мне небезразличная!»
Продекламировал и торжественно замолчал, весьма довольный собственным экспромтом. А Поля подумала, что не зря окрестила его поэтом. Однако бурно реагировать не стала и в восторженных аплодисментах не зашлась.
— Ну так вот, — продолжил он, выдержав паузу. — Борька — отличный парень, и мне, естественно, хочется, чтобы у него была хорошая девушка, чтобы судьба, там, не «изломалась на взлете», и так далее…
— А по-моему, тебе прежде всего хочется, — Поля достала из духовки казан и прихваткой приподняла крышку, — чтобы я, повиснув на шее Суханова, обезвредила твоего конкурента в борьбе за сердце Надежды. Так?
Олег сполз со стола, подошел к ней, держа в руках бокал, и заглянул в лицо.
— У-у-у! — прогудел он со значением. — Внешность у тебя, словно у кроткого темноволосого ангела, а язычок-то змеиный!.. Но, поверь мне, ты не права. Момент конкуренции, конечно, есть, но все это совсем несерьезно, и потом, у нас с Борькой не такие отношения, чтобы устраивать за спиной друг у друга какие-то луврские интриги.
— Я рада, что ошиблась, — Поля пожала плечами. — Извини, если обидела…
— Да? — мгновенно заулыбался он. — Ну тогда давай выпьем мировую! Уж теперь-то не отставляй бокал! Тем более что и я со змеиным язычком, наверное, переборщил?
Они выпили. Вино оказалось сладковатым, чуть терпким и пахло настоящим солнечным виноградом. Опрокинув последние капли в рот, Олег поставил свой бокал в раковину. Потом подмигнул и вышел из кухни. Дверь он на этот раз не прикрыл. В шестиметровую клетушку мгновенно ворвался неистовый голос Бутусова, кричащий: «Я хочу быть с тобой!» А Полино настроение уже перестало быть безоблачно-оптимистичным. Разговор о конкуренции ее совсем не обрадовал…
За стол сели минут через пятнадцать. «Поэт» произнес длинный и чрезвычайно вычурный тост за здоровье присутствующих и отсутствующих. Выпили. Потом был еще тост. Выпили еще. Вино оказалось не только вкусным, но и достаточно крепким. Уже после третьего бокала Поля почувствовала, что у нее приятно кружится голова. А Борис сидел напротив, так близко, всего в каких-нибудь двух шагах! И она была почти уверена, что голова ее кружится не только от старой доброй молдавской «Улыбки», но и от его желанной, сумасшедшей близости, и еще от того, что, уже пару раз одновременно потянувшись за яблоком, они на секунду соприкасались над столом кончиками пальцев.
А потом по очереди (мальчики — отдельно, девочки — отдельно) выходили покурить на кухню. И даже Олег, вьющийся за Надей хвостиком, на этот раз за ней не последовал. Кавалеры решили, что дамам есть о чем поболтать наедине. Естественно, раз одногруппницы — просто обязаны быть подругами! Но на кухне девушки некоторое время сидели молча, пуская дым в открытую форточку, прежде чем Надежда небрежно уронила:
— Вот уж не думала, что когда-нибудь буду пить с тобой в одной компании!
— И я никогда не думала! — с чувством отозвалась Поля.
А потом у нее ни с того ни с сего погасла сигарета, и кремень зажигалки, как назло, категорически отказался высечь хотя бы слабенький язычок пламени. Она уже хотела кинуть бесполезный, хотя еще довольно длинный окурок в пепельницу, когда Надя, все это время наблюдавшая за ее попытками добыть огонь, вдруг протянула ей свою дымящуюся «мальборину». Поля прикурила от тлеющего кончика и с благодарным кивком протянула сигарету обратно. И они снова посмотрели друг другу в глаза изучающе, почти миролюбиво, словно подписывая мысленно пакт о ненападении…
В комнате Борис уже неторопливо и раздумчиво перебирал струны гитары. Поля услышала их мелодичное звучание еще из коридора и так заторопилась, что даже неловко налетела на Надю плечом. Та взглянула на нее удивленно и насмешливо и зачем-то шепнула: «Терпеть не могу КСП». Но традиционным клубом самодеятельной песни с традиционным репертуаром там и не пахло. Борис пел про испанок, танцующих фламенко, про автобус с залитыми дождем стеклами, про пляж в Феодосии и про московское декабрьское небо. Олег сначала пытался тихонько подпевать, но очень скоро обнаружил катастрофическое отсутствие слуха и смущенно замолчал. И теперь уже ничто не мешало Поле слушать. Да, собственно, ей и раньше ничто не мешало: ведь и шорох начинающегося дождя за окном, и шум машин на улице, и вялая перебранка соседей за стеной — все это мгновенно перестало существовать, как только зазвучал голос Бориса: негромкий, чуть хриплый, томительно тревожащий сердце. Поля смотрела на его сильные твердые пальцы, привычно перебирающие струны, на его четкий красивый профиль, склоненный над гитарой, на светлые волосы, упавшие на лоб, и наглядеться не могла, и наслушаться, и с какой-то сладкой тоской понимала, что это уже навсегда…
