– Умница, Эболи. Умница, моя принцесса, – при этом умиленно произнесла она.
«Да, – улыбнулась про себя Надежда, – то, что эта мировая оперная величина распевается на берегу Волги, местные жители сочтут за честь. Но то, что она убирает за своей собакой, да еще такой маленькой, воспримут здесь как явный признак помешательства».
– Добрый день, Галина Петровна, – вежливо произнесла она, обгоняя даму.
– Добрый день, – ответила примадонна, чуть наклонив голову.
То, что мэром города стала женщина, сразу бросалось в глаза. И в скверике, и на набережной, и на центральной улице было чисто и полно цветов в вазонах, на клумбах, вдоль оград. В парке по-прежнему стоял Ленин, свежевыкрашенный бронзовой краской. Возле пристани теснились аккуратные пестрые полотняные палатки, где продавали сувениры. Они оживали по расписанию – к прибытию больших круизных судов. Тогда, словно из ниоткуда, появлялись девицы в кокошниках, зазывающие покупателей на русском и почти английском языках, тренькала балалайка, звучали задорные припевки под гармошку, подтягивались попрошайки обоего пола.
Сейчас здесь яблоку негде было упасть. Потолкавшись среди палаток и полюбовавшись на матрешек, павловопосадские шали, жостовские подносы и палехские шкатулки, Надежда подошла к парням и девицам вполне современного вида, которые предлагали облупленные темные иконы, медные образки, глиняные горшки, даже царских времен аптечные пузырьки с двуглавым орлом. Одним словом, вещи на любителя.
– Не желаете посмотреть? – окликнул ее молодой человек такой ухоженной европейской наружности, что она даже удивилась.
Тонкие черты лица, светлая бородка клинышком, чуть волнистые волосы до плеч. Образ как нельзя лучше дополняли коричневый вельветовый пиджак с замшевыми «заплатами» на локтях и шейный платок с «турецкими огурцами».
– Что? – не поняла Надежда.
– Посмотреть не желаете, спрашиваю? – повторил мужчина и поднял за две ручки сияющий надраенной медью самовар. – Баташевский, между прочим, с медалями!
– А зачем он мне? – искренне удивилась девушка. – У меня электрический чайник есть, «Браун».
– Ну, раз «Браун», тогда другое дело, – усмехнулся продавец и с разочарованным видом отвернулся от нее.
Рядом парень с виду попроще – круглолицый, нос картошкой, в растянутом свитере, – акая и гакая, предлагал какой-то пожилой иноземной паре выщербленную фаянсовую миску с незабудками на боку. При этом он все время переворачивал ее вверх тормашками и показывал на что-то изображенное на донышке. Иноземцы сомневались, но отходить не спешили.
Надежда скучающе оглядела торжище и неожиданно увидела чуть дальше шеренгу художников, выставивших на продажу свои творения. «Ага, – довольно подумала она, – здесь, наверное, и Вован обретается со своими церквушками. Потому что кто же купит тот пейзаж со страшенной обугленной развалиной».
Девушка быстро направилась в ту сторону, чтобы с пренебрежительным видом прошествовать мимо квартиранта. На людях он ей ничего сделать не посмеет, а она получит моральное удовлетворение за утреннюю сцену.
Однако ее ждало разочарование: Вована среди живописцев не оказалось. Зато Надежду окликнули сразу несколько авторов симпатичных пейзажиков. С одним она даже разговорилась на предмет художественных достоинств его произведений.
– Ведь когда красиво и все как живое на картине – это же хорошо? – спросила она.
– Очень даже хорошо! – заверил парень и предложил ей летний пейзаж с опрятной избушкой, на завалинке которой развалился прямо всамделишный пушистый котяра.
– В другой раз, ладно? – улыбнулась Надежда и подумала: «А почему бы и нет? Такого симпатичного котика я бы с удовольствием повесила у себя в квартире. Не то что…»
Она поняла, что сейчас опять начнет думать про Вована, и решила, что он того не стоит.
Время близилось к трем, и Надежда неожиданно почувствовала, что проголодалась. Чуть дальше по набережной, как ей было хорошо известно, находилось кафе-ресторан «Древний Коврюжинск», переделанное из общепитовской столовой советских времен. Его интерьер был куда симпатичнее, чем внешний вид этого двухэтажного, прямоугольного в плане здания, с голым, крашенным голубой краской фасадом и скучными одинаковыми окнами.
Девушка выбрала уютный столик в углу, покрытый темно-красной скатертью, и села на широкую деревянную лавку возле него. Посуда здесь была вся сплошь глиняная, обливная, в меню – блюда русской кухни. Надежда не ожидала, что получит удовольствие от обеда, – кормить стали заметно вкуснее и разнообразнее, чем она помнила по предыдущим наездам в город. Отведав наугад несколько блюд с броскими названиями, она пришла в чудесное расположение духа. И даже сочла прекрасным поводом возгордиться своей малой родиной. Ничуть не хуже, чем за границей, решила девушка…
Уже начало темнеть, когда Надежда наконец-то подошла к теткиному дому. Опустившаяся на землю тишина словно съела все звуки, и девушке стало не по себе. Не шелестели листья деревьев, не стрекотали в траве кузнечики. Правда, на первом этаже дома горели все окна, придавая ему приветливый, гостеприимный вид. Раньше, когда здесь жила тетя Нила, так и было. Любого в этом доме ожидал радушный прием, не то что теперь.
– А что теперь? – бодро произнесла Надежда, обращаясь к себе самой. – Тети нет, но я хозяйка этого дома. Никто ничего мне поперек сказать не смеет! – И она отважно открыла калитку.
Чтобы не растерять боевого настроя, девушка быстро поднялась на крыльцо, вошла в дом… и остолбенело замерла. Дверь из галерейки в кухню была распахнута настежь, и сквозь нее виднелся накрытый к ужину в смежной комнате стол под оранжевым шелковым абажуром с бахромой.
Но не это так поразило Надежду. Ее ждал не только уставленный приборами и едой стол, но и квартирант с двумя приятелями, которые весьма картинно расположились по обе стороны двери. По одну – уже знакомый Надежде Вован, по другую – интеллигент с бородкой, что окликнул ее возле торговых палаток, и парень попроще, в растянутом свитере.
– Где-то мы уже с вами встречались, – задумчиво нахмурив брови, произнес интеллигент.
– Сегодня днем на пристани вы пытались всучить мне самовар, – усмехнувшись, ответила Надежда. – Надеюсь, он был не тети-Нилин?
– Ну что вы, конечно нет! Как вы могли такое про меня подумать? – чуть не задохнулся от возмущения молодой человек с бородкой. – Филипп Корш никогда не позволит себе взять чужое… Кстати, Филипп Корш – это меня так зовут.
– А я Надежда Павловна Ивановская, – представилась девушка не без оттенка высокомерия. – Хозяйка этого дома.
