– Угадали, люблю, – отложив в сторону пирожок, ответила дама. – Я певица. Правда, сейчас я на пенсии, занимаюсь преподавательской деятельностью в частном порядке. Извините, как вас зовут? – улыбаясь, спросила дама.
– Любовь Зефирова. А вас?
– Чудесное имя – Любовь. А меня – Сталиной Ильясовной. Для друзей – Лина. Чем вы занимаетесь, Любочка? – с заинтересованностью в голосе спросила Сталина Ильясовна.
– Пою.
– Да что вы? И где же?
– Пока дома пела. И в нашей музыкальной школе: я там на полставки работала, с детьми-инвалидами занималась.
– У вас дома есть студия?
– Нет, я на кухне чаще всего пою и изредка в зале: мама там телевизор смотрит.
– Понятно. И какие у вас, Любочка, творческие планы?
– Я насчет планов и приехала.
– Так вы в Москве недавно?
– Утром сегодня прибыла. Там клумба была с тюльпанами… Вы здесь клумбу поблизости не видели?
– С тюльпанами – нет. Только с нарциссами. Вы где-то учились петь?
– В детстве ко мне домой учительница из музыкальной школы ходила.
– Какой у вас репертуар? Что вам ближе всего?
– Песни я пишу сама. А аккомпанирует мне папа.
– На фортепьяно? Или на гитаре?
– Нет, на балалайке, на баяне, на гармони.
– Значит, ваша стезя – фольклор?
– Я не знаю, какая у меня стезя. Вот послушайте, может, вы определите?
Люба на секунду замолчала, глаза ее затуманились, а рот горестно искривился:
Ты представляешь, я ведь ждала!
Я так низко еще не летала, Но шею затянуло мертвой петлей.
И облака изорвало-о-о… (Здесь на балалайке проигрыш…)
Несколько капель за упокой обронит скупой дождь…
– Любочка, вы довольно талантливы, – сказала дама.
– Правда?!
– Уж поверь мне. – Сталина Ильясовна перешла на «ты». – Но тебе надо много учиться. Ты обладаешь прирожденным, но пока недостаточно развитым вокальным дарованием. Сразу скажу: в оперу тебе, к сожалению, путь закрыт…
– Откуда вы знаете? – удивилась Люба.
– Во-первых, твоя осанка… Собственно говоря, осанки нет. Не хочу тебя обидеть, но ты ведь частично парализована?
– Ноги только.
– Все равно. Ты все время сидишь, поэтому легкие у тебя не развернуты, объем маловат.
Столб голоса недостаточно вытянут. Для вокалиста очень важна физическая форма.
– А я сильная, – заверила Люба. – Могу отжаться на руках пятьдесят раз, танцевать на коляске, а если пристегнусь, то вместе с коляской делаю акробатические прыжки.
– Отлично! – согласилась Сталина Ильясовна. – Но все-таки…
– Ладно, – перебила Люба, – я по опере, честно говоря, и не тоскую.
– А эстрада вполне тебе по силам. Тем более на эстрадных подмостках сейчас пользуются успехом певцы с голосом в две октавы, совершенно необъемным. Я, конечно, не имею в виду тебя…
Люба слушала открыв рот.
– Возможности нынешней акустической техники могут усилить самый слабенький голос, – продолжала Сталина Ильясовна. – В то же время хорошие преподаватели вокала довольно редки, и услуги их стоят дорого. Поэтому эстрадные певцы не стремятся совершенствовать голос. Ладно, не буду ворчать. В конце концов, история певческого искусства знает множество исполнителей, обладавших голосами такой яркой индивидуальности, что недостаток глубоких вокальных данных, в классическом понимании, почти не замечался публикой. Вертинский, Утесов, Бернес… Дай-ка, кстати, я посмотрю твое нёбо, чтоб зря не обнадеживать. Открой рот пошире. Так, так. К окну повернись… Что ж, нёбо неплохое, высокое. Голосовые связки… Плохо видно. Но вроде бы развитые. Думаю, петь профессионально ты сможешь. Хотя надо бы сходить к врачу-фониатру для профессиональной консультации.
Люба просияла.
– Нёбо… Надо же, я и не знала, – возбужденно тараторила она. – Пою себе и пою. И ведь хоть бы кто сказал, что оно должно быть высокое?
– Не все это знают. Тут нужен специалист.
– А где я могу учиться, как вы думаете? – с надеждой спросила Люба. – Только чтоб без лестниц.
– Ох-хо-хо, – вздохнула Сталина Ильясовна. – Без лестниц… Насколько я знаю, для молодых людей с ограниченными возможностями есть университет культуры под патронажем ЮНИСЕФ. Или ЮНЕСКО? Ладно, не суть. Там есть музыкальное отделение.
Люба радостно вскрикнула.
– Но лестницы… Знаешь что, позвони мне через пару дней, я выясню насчет лестниц.
И дама подала Любе визитную карточку.
– Здесь указаны мои телефоны, домашний, мобильный…
Люба долго сидела за столиком и рассматривала кусочек картона.
«Сталина Ильясовна Черниченко. Вокал. Эффективные уроки. Имеется аккомпанемент (рояль, арфа). Дорого».
«Дорого. Интересно, это сколько, колясочка?»
«Уж рублей тридцать отдай и не греши! – авторитетно заявила коляска. – А то и все пятьдесят».
«Ничего, – Люба приподняла согнутые руки, устрашая Москву бицепсами, – заработаем».
Коляска с сомнением засопела.
«Поехали на проспект, – скомандовала Люба, – прямо сейчас работать начнем».
Определив подходящее, по мнению коляски, место – возле троллейбусной остановки, Люба стала набираться смелости.
«Чего не поешь-то? – недовольно сказала коляска. – Третий троллейбус уж подходил послушать, да так и отошел».
«Ладно, – Люба закрыла глаза, – только ты мне помогай. Будешь подстраховывать меня во время прыжков и танцев», – пояснила она коляске.
«А я деньги буду собирать», – обрадовался рюкзачок.
«Верно», – похвалила Люба.
Внезапно, без предупреждения, Люба громко заголосила:
В сточной канаве найдена часть…
Прохожие, стоявшие возле прозрачного навеса остановки, шарахнулись в сторону.
Люба прибавила громкости:
Участь порой неизвестна.
Но если уж пропадать, так пропадать —
В черную бездну!
Чтоб не искали в сточной канаве
И не рылись на свалке,
Ища твои сломанные часы
И темный локон русалки!! [1]
Люба резко развернула коляску, так что малые колеса встали поперек, и совершила стремительное фуэте. Затем рывком поставила коляску на правое колесо и описала полукруг на нем одном.
Когда она очнулась от виражей, вокруг стояли прохожие.
Люба подняла вспотевшее лицо и испуганно обвела взглядом лица зрителей.
Зрители зааплодировали.
Подошел троллейбус, и люди, словно извиняясь за то, что уходят раньше времени, стали протягивать Любе деньги, в основном монеты. Но были среди них и несколько бумажных десяток.
Люба и коляска пели и плясали до самого вечера.
Наконец Люба перевела дух.
«Помру сейчас, – предупредила коляска. – Нашла девочку! Я ведь уже зрелого возраста».
«Ладно, хватит для первого раза», – согласилась Люба.
