Она решила для начала поговорить с матерью наедине, чтобы заручиться ее поддержкой. Решение далось ей нелегко: Мейвис подчас вела себя непредсказуемо.
Кейт переступила порог кухни и остановилась, чтобы собраться с духом.
– Мама, – окликнула она.
Мейвис помешивала в чугунке горох. При виде дочери на ее изможденном лице мелькнуло подобие улыбки.
– Я-то думала, ты уроки учишь.
– Уже выучила. Помочь тебе с ужином?
– Нет, у меня все готово.
– Мама, мне надо тебе сказать одну вещь.
Мейвис прищурилась:
– Неужели двоек нахватала? Смотри, отец тебе задаст.
– Нет, с учебой все в порядке.
– Так в чем же дело?
– Мама, у меня будет ребенок.
Половник с грохотом упал на плиту. Мейвис обхватила себя руками и издала тихий, сдавленный стон.
– Мамочка, что с тобой? – Кейт бросилась к ней, чтобы усадить на колченогий стул, а потом опустилась перед ней на колени.
Мейвис в ужасе смотрела на дочь.
– Как ты могла? – твердила она. – Как ты могла?
Кейт готова была провалиться сквозь землю. Она зажала рот ладонью, чтобы не закричать в голос. Пути назад были отрезаны. Оставалось пройти через эту пытку.
– Прости меня, мамочка… – У Кейт перехватило дыхание, и она не сразу смогла заговорить снова. – Умоляю тебя, не сердись.
– Ой, доченька моя, – причитала Мейвис, раскачиваясь, словно заведенная.
Кейт слышала, как хлопнула задняя дверь и в коридоре раздались тяжелые шаги. Она замерла от ужаса, хотела подняться, но ноги не слушались ее.
В дверях показалась массивная фигура Эммитта Колсона. В его присутствии и без того небольшая кухня стала совсем тесной. Повисло грозовое молчание: было слышно, как бьются сердца. Неизвестно, чье стучало громче: израненное сердце Кейт или полное ужаса сердце ее матери.
– Почему ужин не подан? Чем вы тут занимаетесь?
Сама не зная как, Кейт поднялась на ноги и прильнула к матери, коченея от страха.
В глазах отца метался бесовский огонь. Слова звучали невнятно. Лицо раскраснелось. Неужели он опять пил? Кейт не впервой было видеть такое его состояние. Если он еще не приложился к бутылке, то не замедлит это сделать. Пытаясь совладать с собой, Кейт невольно посмотрела на его рабочие брюки, в которых он собирался сесть за стол: они были заляпаны грязью и застарелыми объедками. Кейт отвернулась. Ее мутило.
Мать с отрешенным выражением лица поднялась со стула.
– Вроде ты сегодня пораньше?
– Ну и что с того? Могу я узнать, что происходит в моем доме?
– Так… ничего.
Его лицо горело злобой.
– Врать мне вздумала? Я тебя накажу, а потом еще Господь накажет.
– Мама…
– Молчи, дочка, – сказала Мейвис, заслоняя собой Кейт. – Мы тут говорили о своем.
Лицо Эммитта налилось кровью. Он отшвырнул стул, стоявший у него на пути, и ринулся вперед с занесенным кулаком.
– Папа, не надо! – Сдавленный крик Кейт заставил его остановиться. – Это я виновата, что у мамы ужин не готов.
– Что-о?
Весь его облик дышал яростью. Но Кейт не могла допустить, чтобы мать взяла вину на себя.
– Папа…
– Нет, дочка, молчи, прошу тебя, – вырвалось у Мейвис хриплым шепотом. Кейт поймала на себе ее взгляд и замерла: в материнских глазах она увидела любовь.
Этот быстротечный миг доказал, что мать ее любит. Кейт всегда тосковала по любви; ей хотелось, чтобы ее обняли, приласкали, шепнули доброе словечко. Дома она не видела этого, но все-таки Мейвис любила свою дочь. Кейт навсегда запомнила тот миг. Он придал ей силы.
– Будете отвечать или нет? – Эммитт подступил к ним вплотную и сжал кулаки.
– Папа, у меня будет ребенок.
У Эммитта отнялся язык. Он безмолвно шевелил губами, не произнося ни звука, потом размахнулся и отшвырнул Кейт к стене. От удара ее пронзила острая боль.
– Господи Боже мой, – бормотала Мейвис, семеня к дочери.
– А ну стой! – зарычал Эммитт, и Мейвис остановилась как вкопанная. – Только попробуй подойди к ней! Господь поразит тебя на месте. Она перед ним – грязь.
У Кейт кухня плыла перед глазами. Держась за стену, она с трудом поднималась на ноги. Эммитт ринулся к ней.
– Не тронь ее! – отчаянно закричала Мейвис.
Опешив, Эммитт резко обернулся. Кейт впервые в жизни услышала, чтобы мама сказала ему хоть слово поперек. Судя по всему, Эммитт тоже слышал такое впервые.
– Я не стану об нее руки марать. Много чести будет этой потаскухе. – Глядя на Кейт, он злобно прищурился. – Собирай свое барахло и убирайся вон. – Он сплюнул на пол. – Чтоб больше я тебя не видел – ни тебя, ни твоего выродка.
Мейвис съежилась на стуле и безутешно рыдала.
– Эммитт, одумайся! – выговорила она сквозь слезы.
– Молчать! Не то вышвырну и тебя вслед за ней.
Кейт еле добралась до порога и обернулась:
– Мама, давай уйдем вместе.
– Не мешкай, дочка, делай, что папа сказал.
Спотыкаясь и горько плача, Кейт заспешила по коридору.
Сборы были недолгими. Она вытащила из шкафа потрепанный матерчатый саквояж и побросала в него свои не многочисленные пожитки.
Когда она нашла в себе силы вернуться в кухню, родителей там уже не было. Ее дрожащие пальцы с трудом набрал номер.
– Энджи, – зарыдала она в трубку, – помоги мне.
Спустя два дня в дверь дома Роберты Стрикленд вошел Томас. Кейт теперь жила здесь. Миссис Стрикленд обратилась к ней только с одной просьбой: встретиться с Томасом и принять окончательное решение по поводу ребенка.
Накануне Роберта предложила, что они с Энджи уйдут из дома, чтобы не мешать этому разговору, но Кейт не согласилась. Зная горячий нрав Томаса, она предпочитала, чтобы Энджи с матерью были рядом с ней.
Кейт сидела в гостиной. Томас с непроницаемым лицом стоял перед ней спиной к камину. Он был, как всегда, великолепен: ему очень шли джинсы и серо-голубая рубашка. Волосы слегка растрепались, словно он забыл их расчесать, но Кейт подумала, что от этого он становится только привлекательнее.
Сама она выглядела далеко не лучшим образом, хотя надела лиловые брюки и нарядную блузку – последний подарок Роберты. Это не помогло. Она чувствовала, что похожа на жалкую серую мышь.
Когда их глаза на мгновение встретились, у Кейт екнуло сердце. Она едва удержалась, чтобы не вскочить и не броситься ему на шею. Однако холодное равнодушие Томаса не располагало к этому. Он прислонился к каминной полке и всем своим видом изображал скуку.
Кейт вся напряглась. Она боялась, что ей станет плохо, но не из-за ее положения, а из-за близости Томаса, который отгородился от нее непробиваемой стеклянной стеной.
– Ну, Кейт, в чем дело? – нетерпеливо спросил он, враждебно оглядывая всех троих.
