— Я абсолютно не это имел в виду! — Дэвид защищался яростнее, чем намеревался. — Я хотел сказать…
— …что в твоем понимании любви каждый живет своей жизнью, как ему нравится, и не допускает вмешательства со стороны другого, — закончила она за него.
— Большое спасибо! — взъярился он. — Но я в состоянии формулировать самостоятельно. Я хотел сказать, что каждый должен помогать другому развивать свою личность.
— Разумеется. — Ее улыбка стала шире и искусственней. — А если для развития твоей личности необходимо, чтобы ты шатался со своими товарищами по спортивной команде и кадрил девочек, то любящая тебя женщина должна это принимать и даже тебя поддерживать, не так ли?
На лице Дэвида отразилось искреннее изумление.
— Здорово! — пробормотал он, по-видимому, глубоко пораженный. — До сих пор я считал, что твоя сила в изобретении предрассудков. Но сейчас я, преисполнившись почтения, узнаю, что кое-что ты умеешь делать еще лучше… а именно, вкладывать в мои уста то, чего я не только не говорил, но и не думал.
— Это несправедливо! — вскинулась она.
Но он продолжал покачивать головой, как будто только теперь все понял.
— Неудивительно, что ты сама характеризуешь себя как работоспособную и серьезную студентку. Никто не станет иметь дело с девушкой, которая постоянно приписывает другому ложные слова.
— Я этого не делаю! И я никакая не девушка, а…
— Прости меня, если сможешь! — по-шутовски взмолился он. — Я забыл, что в сравнении со мной ты чувствуешь себя матроной!
— Ты ошибся, дорогой Дэвид. Я считаю себя совершенно нормальной молодой женщиной, которая связалась с ребенком.
— С… ребенком? — Как короткая пауза, так и недвусмысленная усмешка не оставляли сомнений в том, что он вовсе не считал себя ребенком.
— Разумеется, так и должно было случиться, — пробормотала она и пошла, качая головой, дальше. — Все всегда сводится к одному и тому же.
— Ну ладно, самая мудрая и зрелая. — Он на ходу прижался к ней и обнял за плечи. — Тогда изложи мне свою жизненную установку.
Она кивнула и сразу приступила к делу.
— Я очень дисциплинированная и жду, и требую от самой себя, чтобы во всем, что я делаю, будь то частная или профессиональная жизнь, достигалось самое высокое из возможных качество — и такого же отношения я жду от других!
— Да, так оно и должно было быть, — процедил он после короткой паузы.
— Почему так должно было быть? — Она попыталась сбросить его руку, но это ей не удалось.
— Потому что тот, кто входит в высшее общество, ценит только самое лучшее из лучшего. Все, что не соответствует гипер-супер-спецстандарту, не годится и отвергается. Поэтому ты и цепляешься ко мне постоянно.
Линн освободилась от его руки.
— Это кто за кого говорит? — От возмущения она орала так, что слышно было, наверно, за километр от них. — Я всего лишь сказала, что каждый человек должен максимально стараться делать все как можно лучше и…
— Я прекрасно все понял, — прервал он ее. — Ты требуешь рекордов, а все остальное не в счет.
— Я требую рекордов, потому что все, что ниже, было бы предательством по отношению к талантам человека. Если кто-то не делает все, что в его силах, он тем самым предает собственный талант.
Дэвид нисколько не смягчился.
— Если же человек делает все, что в его силах, и к тому же добивается очень большого успеха, то все равно не услышит ни слова одобрения.
Она настороженно посмотрела на него.
— Ты случайно не о себе говоришь?
Он кивнул.
— Да, я случайно говорю о себе.
— И к чему же ты приложил все свои силы, но не услышал ни слова одобрения?
Он склонил голову к плечу и улыбнулся своей бессовестно неотразимой улыбкой.
— О-о… — Линн не хотела краснеть, но почувствовала, что вспыхнула, и постаралась взять себя в руки. — Я оформлю тебе письменную справку со своим личным одобрением. Ты сможешь повесить ее потом у себя в университете, в комнате, которую ты наверняка оборудовал под трофеи.
Он покачал головой.
— Ну как так получается, что мы совершенно не можем ни о чем мирно поговорить? Почему мы вечно вцепляемся друг другу в волосы?
Линн печально пожала плечами.
— Вероятно, это связано с тем, что мы, в принципе, терпеть друг друга не можем.
— Но все-таки как-то терпим. — Он огорченно вздохнул. — Пожалуй, лучше вернуться в машину и часами кататься по окрестностям.
Она резко развернулась.
— Хорошее предложение. Так и сделаем.
Он снова обнял ее за плечи, она не сопротивлялась.
— А потом вернуться в отель и…
— Да, да! — торопливо согласилась она.
— …часами…
— Да, да, я уже поняла, — перебила она его, снова покраснев до корней волос.
— … упаковывать вещи, — закончил Дэвид, потешаясь над ее смущением.
— Идиот! — Она ткнула его локтем в бок, но видимого успеха не добилась.
— Я играю в футбольной команде, — напомнил он. — Я привык к куда более жестким ударам.
— Дэвид Бакли, я тебя не переношу, — кратко заявила она.
— Линн Уильямс, я тебя тоже! — Он прибавил шагу. — Собственно, мы не так уж плохо подходим друг другу.
— В некотором отношении да, — согласилась она с ним. — А завтра отдых все равно кончается.
Он покосился на нее.
— Ты говоришь так, словно чувствуешь облегчение.
— А ты не чувствуешь? — осторожно спросила она, опасаясь, что он и на самом деле чувствует облегчение.
— Чувствую, — подтвердил он, потому что в ее словах ему послышалось, что она и вправду так думает. — Хорошо, что пребывание в Кармеле заканчивается.
— Ты просто читаешь мои мысли, — заверила она его, хотя с удовольствием сказала бы что-то совсем другое.
Катаясь в его красном джипе по окрестностям и глядя на по-осеннему серый ландшафт, они молчали, занятые своими мыслями, и потом, в отеле, тоже мало разговаривали.
В последние общие часы каждый из них осознал, что предстоит расставание, и подумал, что их отношения могли бы выйти за рамки курортного романа.
Но мысль эта рассыпалась в прах, когда Дэвид на следующий день вез Линн в аэропорт и между прочим заметил:
— А ведь ты хотела передать мне справку о признании моих достижений.
— Я должна была это знать! — Она чуть не задохнулась от возмущения. — Это все, о чем ты можешь думать! Что-то, чем можно похвастать перед товарищами по команде!
У здания аэропорта она выскочила из машины и бросилась с багажом в зал. Дэвид мчался за ней.
— Говоришь, как настоящая заносчивая дура! — зло прошипел он.
Она была близка к тому, чтобы кинуть в него чемодан.
