Дальше я действовала, скорее, на инстинктах. Не знаю, поверила ли я слову в записке или действительно что-то почувствовала. Схватив рюкзак с вещами, сунула в него кочергу, она влезла не целиком, торчала загнутым концом между собачками. Сунув листок и камень в карман куртки, выскочила в общую комнату.
Быстро погасив везде свет, покинула дом. Двери закрывала дрожащими руками. Уже отойдя несколько метров от дома, услышала за поворотом шум приближающихся машин и чертыхнулась. Бежать особо было некуда, наш дом стоял на границе с лесом, но сейчас, это, пожалуй, даже хорошо. Развернувшись, я бросилась в сторону темных силуэтов деревьев, правда, успев подумать: тот, кто кинул камень в окно, может быть там. Если он хотел спрятаться, то лучше леса места не найти. Но выхода у меня не было, потому что я была уверена: те, кто едут по дороге, едут по мою душу. И вряд ли у них благие намерения, раз уж они решили пожаловать именно сюда под покровом ночи.
Шум машин приблизился и пропал. Остановились. Я замерла, присев за стволом дерева и упершись в него лбом. Не обращая внимания на царапающую лоб кору, глубоко дышала влажным тяжелым воздухом и слушала. В ночной тишине, казалось, был слышен даже шум шагов.
Видеть отсюда дом я уже не могла, выждав минут пять, встала и осторожно, стараясь сильно не шуметь, пошла в глубь леса. Его я знала отлично, все-таки столько каникул тут было проведено. Конечно, в темноте было сложно ориентироваться, но страх, кажется, обострил чутье, потому что я двигалась уверенно. И решила довериться самой себе, в конце концов, куда ни пойдешь, все равно выйдешь куда-нибудь.
Вряд ли меня пойдут искать в лес, все-таки они не догадываются, как давно я покинула дом. Чайник наверняка успел остыть, дрова в печь я подкидывала пару часов назад, когда приехала… Если и будут искать, то, скорее всего, на станции. Ну туда я не пойду. Да и поздно уже, электрички не ходят. Надеюсь, они просто уберутся восвояси, не солоно хлебавши.
Некоторое время я шла, не разбирая дороги, даже успела успокоиться. Под ногами чавкало, ботинки насквозь промокли, шмыгая носом, я думала, что, вполне возможно, заболею. Остановилась, вглядываясь вперед. Поляна была мне знакома, отсюда взять правее и выйду к Зеленогорску.
И не успела я порадоваться, как услышала позади хруст ветки.
Подмышки мигом вспотели, липкий страх сковал тело. Резко обернувшись, я замерла, напряженно вслушиваясь, пытаясь в темноте высмотреть хоть что-то… Хоть кого-то.
Слышала свое вмиг потяжелевшее дыхание, стучащее, как сумасшедшее, сердце, периодически замирающее и снова пускающееся вскачь. Было так тихо, что стало казаться: у меня заложило в ушах. Тишина осязалась опасностью. Я медленно вытянула из рюкзака кочергу, продолжая ломать глаза о расстилающуюся черноту с темными силуэтами деревьев.
Первый, кто пришел на ум: мой ночной спаситель. Тот, кто меня разбудил, кинув записку в окно. Он мог быть рядом. Мог следовать за мной по пятам. И с легкостью может меня убить. Я не знаю, кто он, и глупостью было бы не бояться. Даже если учесть, что он мне помог.
— Кто там? — я крикнула неестественно высоким голосом, почти сорвавшись на визг в конце.
Не очень уверенно, да. Сжала крепче кочергу, снова вслушиваясь. Тихо.
— Я себя в обиду не дам, ясно? — сказала громко. — Лучше оставь меня в покое.
У меня заболели глаза и стучало в ушах, а вокруг было по-прежнему темно и тихо. И тут нервы не выдержали. Не могу же я так и стоять тут, ожидая не пойми чего? И, развернувшись, я бросилась вперед через поляну. Мне казалось, я слышу треск веток, раздающийся в унисон с моим, но когда на краю поляны тормознула и обернулась, то снова было только темно и тихо.
И я побежала, бежала, сжимая кочергу в руках, в ушах свистел ветер, ветки хлестали по лицу, но я не обращала внимания, просто бежала, бежала, как когда-то, много лет назад.
На психушке настаивают родители. То есть психушкой ее называю я, и мама только всплескивает руками, а папа грозно хмурится, слыша такое. Это санаторий для людей с пошатнувшимся душевным здоровьем. Стоит он приличных денег, но мне удается попасть туда по блату, заведующей там мамина знакомая, так что меня вписывают по какой-то программе с огромной скидкой.
А случается это потому, что выйдя из больницы, я погружаюсь в бесконечную депрессию. Лежу в кровати и смотрю в стену, даже не пытаясь делать вид, что все не так уж плохо. Все плохо. Все очень плохо. От Ильи я знаю, что ОН уехал из Комарово сразу после случившегося со мной. И даже не факт, что вообще знает. ЕГО номер я удалила, но помню так, словно кто-то вписал его на подкорке. Только я не буду звонить, зачем? ОН и так все наглядно доказал. Я ЕМУ не нужна.
Бью кулаком в стену — своеобразный способ борьбы с воспоминаниями. Я почти не ем, похудела и похожа на смерть ходячую. Это выражение мамы, но я с ним полностью согласна. Мне кажется, что я и впрямь умерла, но почему-то осталась в этом мире.
А потом мама с папой начинают осторожный разговор. Плетут ахинею про наркотики, про то, что мне нужна помощь, что я не справляюсь.
Мне хочется сказать, что вряд ли кто-то мне может помочь. Я приросла к человеку, которому была не нужна. Он отодрал меня живьем и выбросил. Какая тут может быть помощь? Разве что меня кто-то пристрелит?
А потом я оказываюсь в этой лечебнице. Она и впрямь похожа на санаторий, располагается в лесопарковой зоне на берегу залива, большая территория, огороженная забором, гуляй не хочу.
Мне прописывают курс антидепрессантов, со мной ведут разговоры психотерапевты. И мне становится легче, таблеточки такие волшебные, что трава вокруг становится зеленее против моей воли. И солнышко светит ярче, и мир кажется прекрасным настолько, что хочется улыбаться до боли в челюсти. В моей жизни стираются все негативные эмоции, словно я никогда их не испытывала. Словно вообще не знаю об их существовании.
Меня выписывают через три недели с наставлениями о том, как сократить употребление таблеток и постепенно вернуться к жизни без них. Я улыбаюсь и машу рукой.
Отказываться от волшебных пилюль? Увольте, я не настолько идиотка.
В Зеленогорске сразу стало спокойней. Я убрала кочергу и потопала в сторону центра, надеясь застать там такси. Все-таки это город, хоть и небольшой. Мне повезло, уже вскоре я ехала в сторону города, греясь в теплом салоне автомобиля. Смотрела в окно, ловя периодически взгляд водителя. Ну да, девушка с кочергой, наверное, вызывает вопросы.
Включила телефон, и тут же валом повалили смс о пропущенных вызовах. Последние от Кузьмича, сердце екнуло, я быстро набрала номер, наплевав на время.
— Ася! — услышала облегченный крик. — Ты где, черт возьми?!
— Я… Я домой уехала.
— Дом ваш сгорел!
Слова упали на меня, как ушат холодной воды.
— Что? — выдохнула шепотом.
— Я уехал уже, а потом вспомнил, что документы забыл, мне завтра с дочкой надо… Короче, вернулся, подъезжаю к деревне, а там зарево с вашей стороны. Я сразу туда, а там уже полыхает вовсю. Пожарных вызвал… Страсть какая, Ась, если бы лес загорелся, ты представляешь? Ты что, печь не закрыла?
— Наверное, — с трудом произнесла, отлично понимая, что ни я, ни печь тут ни при чем.
Те люди на машинах… Они не нашли меня и подожгли дом.
— Слава богу, потушили… Но от дома мало что осталось. Ох, Аська, ну и напугала же ты меня! Я уже и родителям твоим позвонил, всех переполошил…
— Спасибо, Кузьмич, — прошептала я.
Он еще что-то говорил, причитая, пока мы не распрощались. А я думала только об одном: а если бы я не успела убежать? Осталась бы в доме?
Как только я положила трубку, телефон снова завибрировал. Брат. Да уж, сейчас не та ситуация, чтобы не отвечать.
— Где ты, черт побери?! — услышала крик, даже трубку от уха убрала.
И чего все рогатого поминают? Не к добру это.
