— Почему?
Он вздохнул и провел рукой по своим растрепанным темным волосам.
— Потому что я хочу дружить с тобой. Я тебе верю. Я чувствую себя дерьмово из-за того, как я обращался с тобой, когда ты впервые вернулась в город, и из-за того, что я отвернулся от тебя два года назад. Я был ребенком. Это единственное оправдание, которое у меня есть. Но теперь я все понял. Моя команда не может указывать мне, с кем я хочу дружить.
Он говорил так решительно, что я подумала, не пытается ли он убедить себя во всем этом. И почему он чувствовал необходимость прийти ко мне перед игрой, когда это могло подождать.
— Ты должен выиграть чемпионат, — напомнила я ему. Он был очень настроен на это прошлой ночью.
— Да, я знаю. Но это не должно мешать мне делать правильные поступки.
Так что я была права. Я почувствовала себя Матерью Терезой. Ребенок за обеденным столом без друзей. Это то, чему он научился в воскресной школе, когда был ребенком. Быть добрым к тем, кто в этом нуждается. Ну, а я в этом не нуждалась. Я была в полном порядке.
— Мне не нужна твоя дружба из-за чувства вины. Я выше этого. Но все равно спасибо, — сказала я и направилась обратно в дом. Этот разговор был закончен, насколько я могла судить.
— Постой. Нет. Это не вина, — крикнул он, но я знала правду, даже если он ее не знал. — Правда в том, что я не могу перестать думать о тебе.
Я остановилась. Ну, такого поворота я точно не ожидала.
— Прошу прощения? — Спросила я, оглядываясь на него.
Он засунул руки в карманы джинсов.
— Думаю, ты мне нужна. Дружба, которая не относится к моей игре на поле или попадании на лучшую вечеринку. Настоящая. Которая, действительно что-то значит.
Теперь с этим будет сложнее спорить или уйти. Я была уязвима в его доме прошлой ночью, а теперь он делал тоже самое со мной. Ему просто потребовалось время, чтобы все обдумать.
— Почему сейчас? Почему не тогда, когда закончится сезон?
Я могу честно сказать, что сейчас я беспокоилась о других парнях и об этой глупой футбольной игре. Не потому, что я хотела, чтобы они победили, а потому, что я хотела, чтобы победил Брейди. Я хотела, чтобы у него было то будущее, ради которого он так много работал. Зачем мне все это нужно? Боже, у меня появились чувства к нему. Все это дерьмо вокруг нас, и я начала беспокоиться о счастье Брейди Хиггенса.
— Футбол не может принимать все мои решения в жизни за меня. Если я позволю этому случиться, то я не буду бороться за свою мечту; я позволю своей мечте завладеть мной. А это я должен владеть ей.
Я стояла молча, позволяя его словам по-настоящему проникнуть в меня. Он имел в виду именно это. Я уважала его за это. Но я все равно хотела защитить его.
— Тогда, позволь своему новому другу принять решение за тебя. Подожди. Дай завершиться этому сезону. Тогда мы можем попробовать дружить.
Он покачал головой.
— Я не хочу ждать. Я не могу.
Его решимость была… милой. Восхитительной и милой.
— Тогда давай будем дружить тайно еще несколько недель, — предложила я.
Он нахмурился и выглядел так, словно снова собирался со мной поспорить.
— Просто подумай об этом. Выиграй игру сегодня вечером и взвесь все плюсы и минусы в своей голове за эти выходные. Если ты все еще будешь готов взорвать город, мы пойдем в The Den и съедим гамбургеры в понедельник вечером. Но если ты будешь рассуждать так же, как я, ты проедешь два города и встретишься со мной за пиццей.
Улыбка медленно расползлась по его лицу.
— Тогда можно мне твой номер?
Как будто женщина может сказать " нет " на это.
С тремя тачдаунами
ГЛАВА 18
БРЕЙДИ
Полностью погрузиться в игру было трудно, но вид болельщиков на трибунах, которые приехали сюда, аплодируя с высоко поднятыми знаменами и звенящими колокольчиками, напомнил мне о важности сегодняшнего вечера. Я не беспокоился о девушке, о которой не мог перестать думать. Теперь она была в порядке. Мы были в порядке. И мысль о будущем, в котором есть мы, скорее возбуждала, чем пугала меня. Теперь я был готов выиграть эту игру. Это было не просто мое будущее, положенное на весы. Это все было наше. Даже тех из нас, у кого это будет последнее воспоминание о футболе. Это будет что-то значить.
К перерыву мы отставали на тачдаун. Пантеры были жесткими, и даже со всей нашей подготовительной работой, мы должны были выложиться по полной на этой игре, чтобы идти в ногу с ними. Уэст бросил свой шлем через всю раздевалку и произнес несколько слов, которые, как я знал, тренер пропустит мимо ушей. За весь сезон мы не сыграли ни одной такой тяжелой игры.
Гуннер ударил кулаком по старым, потрепанным шкафчикам, которые были зарезервированы для команды противника "Пантер". Он не позволил потоку проклятий слететь с его губ, но продолжал ударять по шкафчику еще несколько раз, прежде чем уперся в него лбом. У нас оставалось две четверти, чтобы изменить ход игры.
Тренер поговорит с нами и напомнит, кто мы такие и зачем пришли сюда. Он был хорош в разговорах в перерыве. Я мог рассчитывать на то, что он поднимет головы игроков команды и, мы будем готовы к бою.
Когда мы вернемся на поле, атмосфера будет накалена, будет рев и удары кулаками по воздуху. Это был не первый раз, когда мы отставали. Это просто был первый раз, когда мы были потрясены. То, как мы играли сегодня вечером, должно было вывести нас на тачдауну или больше, вперед. Это не должно было привести к отставанию.
— Где твоя голова сегодня вечером? — Спросил меня Гуннер, отходя от шкафчика, на который опирался.
Он обвинял меня в этом?
— Не знаю, что ты имеешь в виду, — ответила я, чувствуя, как во мне нарастает гнев. Обвинения на его лице было достаточно, чтобы понять, что он указывает на меня, а не на всех нас. — Мы команда. Где твоя голова? — Выстрелил я в ответ.
— К черту это. У тебя мяч. Ты управляешь командой. И я играю с тобой в мяч с самого детства. Твоя голова на поле, сегодня не с нами. Так, где же она, черт возьми? Потому что нам она нужна здесь и сейчас, — теперь он кричал.
— Отойди, Гуннер, — сказал Уэст, вставая между нами. Нэш и Аса тоже придвинулись к нам поближе. Как будто вот-вот начнется драка, и они все должны быть наготове, чтобы нас разнять.
— Нет! Он завалит нам эту игру. Его головы там нет, а она нам нужна! — Завопил Гуннер. — Хантер-чертов второкурсник и не готов к этому. Мы не можем передать ему игру. Нам нужно, чтобы Брейди собрался, прежде чем мы вернемся на поле.
Мне хотелось посмотреть ему в лицо и сказать, куда он может засунуть свое обвинение. Мысль о том, чтобы ударить его кулаком в лицо, тоже была привлекательной. Однако он был прав. Моя голова была не совсем там. Гуннер был единственным, у кого хватило смелости указать на это.
— Иди выпей воды и успокойся, — сказал Аса Гуннеру. Они все думали, что мы вот-вот сцепимся. В любое другое время, я мог бы сделать это с легкостью. Но сегодня Гуннер был прав. Это была моя вина. Признаваться в этом было больно, но это было правдой.
— Что там происходит, ребята? — Спросил тренер, входя в раздевалку. Местные СМИ остановили его для интервью по пути к нам, так что он пропустил наше противостояние.
Все, кроме Гуннера, повернулись к тренеру, в то время как глаза Гуннера были прикованы ко мне. Он ждал ответа. Он не получит его, потому что правда могла бы вызвать больше, чем просто беспорядок. Ад вырвется на свободу.
— Я сегодня не собран, — ответил я на вопрос тренера, не сводя глаз с Гуннера. — Это все из-за меня.
Это был первый и единственный момент, когда мне пришлось делать это в раздевалке за все те годы, что я играл. Я такого никогда не говорил. Со мной такого никогда не происходило. Это всегда был кто-то другой, кого я должен был избавить от любых сомнений, с которым он имел дело. Это было тяжело. Например, признать, что я неудачник.
