Я обернулась, мои слезы уже высохли, а страх быстро исчез. Улыбка на моём лице пыталась вырваться, поэтому я решила не оборачиваться и не смотреть на них снова. Вместо этого я бросилась в объятия отца и крепко обняла его, уткнувшись лицом в его фланелевую куртку, от которой пахло сигаретами и дешевым виски.
Он обнял меня и нежно поцеловал в макушку. Еще больше интриг. Ещё больше лжи.
От нас обоих.
Он начал тихонько ругать меня, но я его не слышала. В ушах у меня свистело от неверия, что это сошло мне с рук. Я обманула пахана.
Я украла у Аттикуса.
— Кэролайн, — окликнул Роман у меня за спиной.
Дерьмо.
Дерьмо, дерьмо, дерьмо.
Я наполовину повернула голову, прижимаясь щекой к груди отца.
— Да?
— У тебя есть дар. Я никогда не видел, чтобы кто-то такой молодой лгал так умело, — сказал мне Роман. Это был комплимент. И в то же время комплиментом это вовсе не было.
— Ты очень убедительна.
Я тут же начала протестовать.
— Я не…
Он поднял руку, прерывая меня.
— Когда ты станешь старше, ты будешь работать на меня.
Папа обошел меня, встав передо мной.
— Роман, это слишком великодушно. Твоё предложение очень любезно, но она…
— Она будет работать на меня, Леон, — настаивал Роман. — Когда ей исполнится тринадцать. Через сколько это лет? — я открыла было рот, но Роман быстро добавил: — В этот раз правду, красавица.
— Т-три года, — прошептала я. — Мне десять.
— Значит, три года, — согласился Роман. Затем он отвернулся от меня и продолжил разговор с братьями.
Я сделала глубокий вдох, который одновременно ощущался как жизнь и смерть.
— Ты что, идиотка? — папа зашипел мне в макушку и снова поцеловал. — Черт возьми, Каро, как ты могла быть такой беспечной?
Я отступила от него, ненавидя его в этот момент. Это была его вина. Неужели он этого не видел? Он привел меня в этот мир. Он держал меня здесь. Он регулярно заставлял меня работать на него. Неужели он действительно думал, что я в безопасности при такой жизни?
Я была на складе, полном краденого оружия. Поздней ночью. Потому что он боялся, что ирландцы найдут меня, если он оставит меня дома.
И это была моя вина?
— Ты удивлен? А я-то думала, что это семейное дело. Просто пытаюсь сделать так, чтобы мой дорогой папочка гордился мной.
Развернувшись, я обошла склад по краю, пока снова не оказалась в безопасности со своими друзьями — людьми, столь же вынужденными жить в этом уродливом мире, как и я.
Я села рядом с Фрэнки и положила голову ей на плечо. Она ничего не сказала. Гас тоже не стал. Сказать было нечего.
Из нас троих у меня было больше всего шансов сбежать из этого мира. Выйти наружу. И теперь я была так же привязана к нему, как и они. Моя судьба была предрешена. У меня было три года, чтобы сбежать или продать душу самому дьяволу.
В конце концов мы уснули, прижавшись друг к другу у стены. Мы согревали друг друга, скрывали секреты друг друга, и не говорили о будущем, о том, что случилось сегодня вечером, о печали, которая наполнила нас всех.
***
Я не видела Сойера до тех пор, пока все оружие не было распаковано и загружено в грузовики, направляющиеся в разные стороны. Проснувшись, я обнаружила, что большая часть склада очищена. Фрэнки уехала несколько часов назад с дядями, а Гаса нигде не было видно.
Решив, что мне следует найти отца до того, как он оставит меня, я вытянула затёкшие ноги и отправилась на его поиски. Теперь на складе, заваленном мусором и покоем, который эти люди оставляли позади, было жутко тихо. Война. Война с ирландцами. Нам повезет, если мы выживем.
Когда я добралась до дальнего угла склада, Сойер прятался за грудами пустых коробок. Он протянул руку, когда я проходила мимо, и схватил меня за руку, утаскивая за собой за картонки коробку.
— Эй! — прошипел он. — Ты с ума сошла?
Слишком уставшая, чтобы защищаться, я моргнула и сказала:
— Возможно.
— Он мог убить тебя! Или сломать твоему отцу руки!
— Знаю, — сказала я, зевая. — Но если бы я сказала ему правду, он в любом случае сделал бы это.
— Это было глупо.
Разозлившись на него за то, что он обвиняет меня, я уперла руки в бока.
— Нет, я спасла себя. Это было умно. Это ты потерял кое-что важное. Что делает глупым тебя.
Он скорчил гримасу.
— Ну, возможно, мне стоит научиться лгать, как ты.
Я вытаращила глаза.
— Ну-у, да! Как ещё ты надеешься остаться в живых? Ты уже в этой жизни, так что тебе лучше разобраться в ней побыстрее. Не глупи больше. И никогда, никогда не попадайся.
Выражение его лица смягчилось, а глаза посветлели, словно в них щелкнули выключателем.
— Ты достала его?
Оглядевшись, чтобы убедиться, что никто на нас не смотрит, я достала медальон из кармана. Это была простая серебряная цепочка с ключом. Обычная. Простенькая. Незначительная. Но при виде её всё тело Сойера расслабилось.
— Спасибо, — прошептал он.
Я бросила цепочку ему в руку, и он сжал её в кулаке, прикрыв глаза. Глядя на него, я чувствовала себя странно, видя облегчение на его лице и привязанность, которую он испытывал к этой крошечной вещице. Сойер испытывал к этому медальону больше чувств, чем я когда-либо испытывала к кому-либо, даже к отцу. Этот странный ключ и медальон были чем-то, что он любил, чем-то, за чем он нашел бы способ вернуться сам, если бы этого не сделала я.
Прочистив горло, я надеялась оторвать его его из того, чем он там занимался. Мне стало не по себе. И ему нужно было кое-что сделать.
— Ладно, дай посмотреть, — сказала я ему.
Он открыл глаза, выглядя по-настоящему смущенным.
— Что посмотреть?
— Татуировку, — прорычала я. — Теперь твоя очередь. Плати.
Он закатил глаза.
— Ты действительно хочешь посмотреть?
— Покажи мне её уже.
Застегнув для начала медальон на шее, он не спеша заправил его под футболку, а затем положил руки на подол рубашки.
Я снова почувствовала себя странно.
Где была эта татуировка?
— Ладно, ты сама напросилась, — пробормотал он.
Он начал медленно поднимать рубашку, открывая загорелый плоский живот. Я снова быстро огляделась, смущенная всем происходящим. Всем до единого.
И все же была слишком очарована, чтобы просить его остановиться.
Он выглядел совсем не так, как тогда, когда мы впервые встретились. На этот раз он был чист, и от него не так уж плохо пахло. Вообще-то пахло от него приятно. Его волосы были подстрижены, и он начал набирать вес, так что он больше не был похож на скелет.
На животе у него был длинный шрам, тянувшийся от ребер, через середину, прямо через пупок. Я заострила внимание на этой длинной морщинистой линии белой плоти. Откуда он у него? Появился ли он в результате чего-то плохого?
Что бы ни было причиной этого шрама, она должна была быть достаточно ужасной, чтобы шрам был таким длинным и отчетливым.
Я уже собиралась спросить его об этом, когда его рубашка задралась до самой груди, обнажив православный крест прямо над сердцем. Я совсем забыла о его шраме, пытаясь вникнуть во все детали этой татуировки.
Линии всё ещё были покрасневшими и отёкшими, и она блестела от мази, которую на неё наложили. Но всё равно дух захватывало. Темная красота. Старый стиль креста выглядел таким большим на его худом теле и слишком зрелым для его тринадцатилетнего тела.
Это был знак синдиката.
Это была его воровская метка.
Теперь он принадлежал им на всю жизнь.
Одной татуировкой он решил свою судьбу.
Я подалась вперед, сама того не сознавая. Подняв дрожащую руку, я осторожно провела по линиям креста, найдя в центре цифру шесть. Он резко втянул воздух от моего прикосновения, его грудь дернулась, заставляя меня полностью очнуться, чтобы понять, что я была всего в паре дюймов от него, и мои руки были на нем.
Моргая, я сделала маленький шаг назад.
