— Беллами, к чему… — начала она, но я не дал ей закончить вопрос. Не дал начать думать.
Поцеловал, утопая в какой-то совсем отчаянной нежности. Уже второй раз я целовал её так — с болью, с обожанием, с обречённостью — как будто прощался навсегда. Хотя почему «как будто»? Ей нравилась эта безысходная страсть, потому что она приняла её за что-то другое. Пальцами зарылась в мои волосы и снова позволила секундам исчезнуть в этом водовороте нашего обоюдного сумасшествия. Наши сердца, казалось, бились в унисон — одинаково безумно и бешено, будто пытались нагнать каждый потерянный впустую миг. Больше ничего не имело значения. Только она. Только я. Только мы, встретившиеся по нелепой прихоти судьбы.
— Прости меня. Надеюсь, ты сможешь.
— Что…
Она не успела закончить свой вопрос. Игла легко прошла сквозь тонкую ткань её комбинезона и вонзилась в кожу. Кларк вздрогнула и сначала потрясённо посмотрела на своё плечо, где почувствовала укол. Потом — на меня, глядя со смесью недоумения и нарастающей паники.
— Вот за это прости.
— Что?..
— Не бойся. Это только снотворное.
— Снотворное?.. Но… Почему?..
— Твоя мама просила передать, что любит тебя.
— Мама? Что? Что ты наделал? Зачем? Зачем?! — она с мучительной обречённостью впилась в меня руками. — Нет… Нет.
— Я тоже не рад. Но так надо, чтобы ты жила, любовь моя.
Её хватка почти неуловимо слабела. Глаза, постепенно затягивающиеся мутной пеленой дурмана, расширились в изумлении, когда она поняла.
— Вы… Что вы задумали? Решили всех нас усыпить? С ума сошли?
Кларк сделала глубокий вдох и хотела было закричать, чтобы предупредить остальных, но я аккуратно зажал ей рот.
— Тш-ш-ш. Не кричи. Не надо. Оставь им тоже шанс жить. Вам не нужно будет мучиться. Вы проснётесь, когда всё уже будет решено.
Её глаза наполнились слезами, а колени подогнулись. Я удержал её в объятиях, продолжая прижимать к себе с бешено колотящимся сердцем. Её пальцы совсем ослабли — я больше не чувствовал хватку, только их теплоту на своих плечах. Дыхание замедлялось. Оставалось совсем немного. Я убрал руку, стирая потёкшие по её щекам слёзы.
— Это твой план? Мамы? Канцлера?
— Есть разница?
— Это слишком жестоко. Так нельзя. Разве я не говорила, что не смогу жить с мыслью, что ты погиб из-за меня? — прошептала Кларк тихо и отчаянно. — Не делай этого. Не надо. Пожалуйста, Беллами. Я…
Она вздрагивала от рыданий, заикаясь и всхлипывая. Знала, что ничего не может сделать. Видеть её слёзы было невыносимо. Ещё хуже было знать, что она плачет из-за меня.
— Тише. Тише, любовь моя. Я знаю. Я всё знаю.
— Не надо… Не бросай меня, — проговорила она уже едва слышно. — Прошу тебя…
— Помнишь, ты говорила, что между нашими мирами путь даже больше, чем отсюда до Земли? — я коснулся её щеки, стирая очередную слезу, и сам едва смог продолжить — ком в горле стал невыносимым. — Даже… Даже если между ними в самом деле сто тысяч миль, нам достаточно было пройти всего пятьдесят, чтобы встретиться.
— Я не планировала расставаться так быстро…
— А я даже не думал, что зайду дальше первой мили.
Она рвано вдохнула — набрала воздуха в грудь, чтобы что-то сказать, но не смогла. Её глаза закрылись. В тот же миг Кларк обмякла, безвольно повисла у меня на руках, проваливаясь в забытьё. Зажмурившись от печали, я кратко поцеловал её в лоб, погладил по голове, обнимал ещё несколько мгновений, а потом аккуратно опустил в пассажирскую капсулу. На её щеках всё ещё блестели дорожки от слёз. Я стёр их, утыкаясь лбом в её ладонь. Боги. Она правда меня никогда не простит.
Я не рискнул уйти сразу же, чтобы остальные не начали спрашивать про Кларк. А они бы начали. Я смотрел на неё до тех пор, пока советники не заявились с остальными офицерами и кадетами. С Небесными, тоже едва стоящими на ногах или провалившимися в забытьё. Не сказав им всем ни слова, я ушёл первым. Я не хотел говорить. Не хотел думать. Ничего не хотел. Да и больше не нужно было хотеть.
— Как она? — Эбигейл бросила на меня обеспокоенный взгляд.
— Спит, — сухо ответил я.
— Она сказала что-нибудь?
— Только то, что это слишком жестоко. Я с ней согласен.
— Это лучше, чем…
— Да. Я знаю. Но не знаю, как она будет жить дальше, если Джаха всё же добьётся своего.
Советница протянула мне тканевую эластичную подкладку под скафандр. Она была свободной, толстой и мягкой. Стоило начать по частям застёгивать сам механический костюм — и я понял, почему. Благодаря подкладке даже массивный слой крепкого композита сидел приятно и естественно. Скафандр интуитивно и легко собирался, будто конструктор. Я вполне справлялся с ним сам, хотя видел впервые. Трое подчинённых Эбигейл только изредка подсказывали или помогали, сами уже полностью закованные в эти технологичные доспехи. Я даже почти не взволновался, когда под потолком редкий писк тревоги превратился в протяжный вой. Похоже, слишком проникся едким цинизмом Кейна: даже не думал переживать, что смертельный механизм уже запущен. Канцлер с другими советниками появились весьма своевременно. Все тут же бросились к ним помогать надеть скафандры, пока Эбигейл вводила что-то на компьютерной панели шлюза. Потом дёрнула за рычаг. Створки сошлись, на экране замигало уведомление об отстыковке корабля. Три… Два… Один…
Голова закружилась не то от резкого кислородного голодания, не то от мысли, что у меня теперь очень много времени обо всём подумать. Лучше было подальше убраться из шлюза — никто не знал, мог ли Джаха внезапно его открыть даже несмотря на механическую блокировку и выкинуть нас в космос. В скафандре это вряд ли было бы смертельно, но бестолково болтаться на орбите не хотелось никому. Все послушно следовали за Кейном по коридорам. Сердце билось будто из последних сил. Безумно хотелось спать. В лёгких нестерпимо саднило — даже самого глубокого вдоха оказывалось недостаточно. Каждый шаг казался тяжелее предыдущего.
— Шлемы. Пора, — кратко бросил побледневший канцлер всем остальным, столь же побледневшим.
Стоило защёлкнуть на шее последнее крепление — и я едва не зажмурился от удовольствия, вдыхая насыщенный кислородом воздух. Только потом я осмотрелся. В огромном иллюминаторе очередного центра управления, до отказа забитого компьютерами, рабочими местами и плотно запечатанными ящиками с непонятным содержимым, виднелась крупная точка на фоне ярко-голубой светящейся шапки атмосферы. Корабль. Полетел на первый круг.
В гарнитуре шлема что-то зазвенело. Экранчик компьютера, управляющего костюмом, засветился. Оглядевшись, я увидел, что не только у меня. Канцлер тут же нажал на панельку. Почти сразу я услышал недовольный тон Джахи прямиком в своём шлеме:
— Думали, я не замечу отстыковку? Чёрта с два. Что это вы там устроили? Кто сейчас улетел?
— Отправили к тебе диссидентов, Телониус. В корабле только чернокровые, так что тебе нет смысла убивать их. Все разносчики заразы остались здесь. Твоя вендетта свершится, как ты и хотел. А детей не тронь.
— Напялили скафандры и предпочли медленную смерть? Что ж. Удачи.
— Не смей трогать Кларк, — злобно процедила Эбигейл. — Она ни в чём не виновата.
— Я подумаю, — мстительно заявил в ответ террорист.
— Убьёшь её — значит, уважишь Протокол. Она ведь нарушила его ради меня. Не за это ли ты так страстно выступаешь? За превосходство личного над общим? Или ты только за те случаи, когда это выгодно конкретно тебе?
— Заткнись!
— Тогда оставь мою дочь в покое. Удовлетворись тем, что я умру здесь в одиночестве, предав не только всё, за что боролась всю жизнь, но и собственную дочь. А Кларк предстоит жить с этим фактом. Судя по тому, как хорошо справились со своей работой генные инженеры, жить очень долго. Этого тебе будет достаточно?
— Не знаю, — хмыкнул Джаха. — Посмотрим.
— Не думаю, что нам ещё есть о чём говорить, заключённый Джаха. Конец связи, — сухо бросил Кейн. В шлеме стало угнетающе тихо, пока молчание снова не нарушил его голос: — Советники Пайк, Коул, Картвиг, Маккензи, Грин и Каплан, вы со мной в коммуникационный центр. Будем пытаться что-то сделать. От остальных в этом вопросе я многого не жду, особенно от персонала медицинского отделения, так что вы можете проводить время как пожелаете. На этом всё.
