И что страннее всего, что все они подозревают друг друга в любви к нему. Такие уж у него манеры и наружность. Наружность jeune-premier[10] из бытовой драмы.
— Понравился ли вам романс, который я осмелился прислать вам? — спрашивает Старк, почтительно склонив голову.
«Ага! начинается!» — думаю я и отвечаю самым светским тоном;
— О да, я вам очень благодарна — прелестная музыка.
Зачем я упомянула о музыке! Словно выделила слова.
— Да, но мне тоже очень нравятся слова — они красивы.
Лицо его видно мне в профиль, ресницы опущены — он водит ложечкой по столу.
«А, значит, я права, эта отметка сделана им, — думаю я. — Подожди же!»
— Слова? — тяну я, словно припоминаю. — Ах, да, и слова очень удачно подходят к музыке. Он вскидывает на меня глаза и снова опускает.
— Надеюсь, вы доставите мне удовольствие послушать ваше пение?
— Я ведь вовсе не пою — это только сплетни Виктора Петровича! — смеюсь я и ввязываюсь в болтовню Жени.
Женя желает нас провести домой какой-то «кратчайшей» дорогой, через огороды. Кратчайший путь, конечно, оказывается вдвое длиннее. Тропинка узкая. Впереди Сидоренко, поющий марш, затем Женя, изображающая, что играет на барабане. Они оба ужасно расшалились. За Женей я, позади Старк. Мое легкое платье цепляется за кусты ежевики — Старк поминутно его отцепляет. Я чувствую его присутствие за моей спиной, и прежнее безумие охватывает меня все сильнее и сильнее. Я хочу видеть его лицо. Он немного отстал. Я поворачиваю голову, я гляжу на его губы, которые безумно хочу поцеловать в эту минуту, потом быстро поворачиваюсь и иду дальше.
Секунда., меня схватывают за руку выше локтя, и голос, тихий и прерывающийся, шепчет:
— Я люблю тебя! О, как я тебя люблю! С нечеловеческим усилием над собой я вырываю руку — бегу, чуть не сбиваю с ног Женю и повисаю на руке Сидоренко. Но Сидоренко и Женя так расшалились, что принимают это за шутку. Сидоренко ведет меня под руку, старательно выделывая па и напевая полонез. Женя чуть не падает со смеха.
— А Старка-то мы потеряли! — говорит она, выходя на дорогу, — я хотела его пригласить пить чай у нас.
— Что же это он не простился? — удивляется Сидоренко.
— Он со мной простился и повернул назад, — говорю я спокойно, — Ax, как жаль! Ну, завтра вечером тащите его к нам — я с ним поиграю в четыре руки, — говорит Женя, прощаясь с Сидоренко.
Вот он пришел сегодня. Они все сидят на террасе, и я сейчас выйду к ним.
Если я вчера пересилила себя, то я теперь ничего не боюсь.
А что это было вчера? Проба? Или тоже порыв страсти?
Меня зовут. Я спокойно вхожу на террасу. Старк поднимается с перил, на которых сидит. Я подаю ему руку, здороваюсь, как ни в чем не бывало.
Каждое его прикосновение для меня мука, но я владею собой.
Катя ушла. Сидоренко и Женя идут в гостиную к роялю. Я хочу последовать за ними.
— Простите, если я попрошу вас сделать мне милость и выслушать мои оправдания за мой вчерашний поступок, — тихо говорит Старк.
Какая музыка для меня в этом голосе, но я говорю сухо;
— Стоит ли?
— Да. Я попрошу вас выслушать меня. Я не хочу, чтобы вы принимали меня за нахала.
Он стоит передо мной, опустив глаза и слегка закусив губы.
— Не лучше ли считать «инцидент исчерпанным» — вы извиняетесь…
— Нет! Я не извиняюсь! — решительно и гордо говорит он. — Я не виноват… я прошу вас выслушать меня.
«Не могу, не хочу слушать!» — хочется мне крикнуть, но я произношу помимо воли:
— Говорите.
В какой-то истоме облокачиваюсь спиной на колонку террасы, закидываю голову в густую сетку винограда — ему не видно моего лица.
Листья винограда закрыли меня, пусть он не догадается о моем волнении.
Он полусидит на перилах, в руках его веточка кипариса. Он весь ярко освещен луной.
— Я не виноват, — тихо начинает он. — Когда я увидел вас тогда, в вагоне, мне вдруг стало не по себе! Я даже сначала не приписывал это вашему присутствию, но я нечаянно коснулся вашей руки… и сразу меня охватила страсть, глупая, слепая страсть… Если бы вы не были порядочной женщиной, я бы предложил вам все, что я имею…
Я сделала движение, чтобы уйти:
— О, не уходите, дайте мне высказаться. Я знаю, мои слова могут вам показаться циничными, но я далеко не циник! О, я знал много женщин, я их менял чуть ли не каждый день. Все эти женщины, даже самые крупные и сильные, оказывались какими-то слезливыми и слабыми или капризными и мелочными. А в вас я почувствовал что-то властное, сильное… Ах, я не умею вам объяснить этого, хотя и много думал об этом, — прибавил он с досадой, ломая веточку. — Моя страсть к вам с каждой минутой становилась сильнее и сильнее, Я знал женщин в тысячу раз красивее, чем вы! Но что-то в ваших движениях, в ваших глазах… Ваши узкие бедра, грудь, изгиб спины, затылок! Ах, я сам не знаю что… но я просто сходил с ума! Вы оказались умны и образованны, но тогда мне было все равно, вы могли бы быть глупой и пошлой. Я хотел вас… ваших губ…
Я покачнулась.
— Простите, — произнес он умоляюще. — Простите, я собирался говорить другое, но… вы не знаете, сколько силы воли было мне нужно, чтобы не схватить вас в объятия, когда вы что-то попросили тогда у меня. Я поторопился уйти от вас, когда мне мучительно хотелось остаться с вами, но я боялся себя!
Что это была за ужасная ночь! Я несколько раз вскакивал и хотел идти к вам просить, умолять или взломать дверь вашего купе.
В Москве меня встретили мои агенты и при свете дня, за делами, я сам посмеялся над собой… Но ночью!.. Я проклинаю себя, зачем я не спросил вашего имени, ведь я не знал ничего; ни кто вы, ни куда вы едете.
Понемногу это начало проходить, но иногда по ночам одно воспоминание о каком-нибудь вашем движении или слове, и все начиналось сызнова. Тогда я брал женщин, думая помочь себе этим…
О, не сердитесь! Я закрывал глаза, я хотел уверить себя, что это вы… но эти бледные создания каждым движением, каждым словом нарушали иллюзию… Вдруг эта встреча с Сидоренко! Я, как влюбленный школьник, послал вам романс. Я сам не знаю, зачем я это сделал — вы не поняли… да и как было понять… Я должен был уехать по важным делам, я все бросил — послал за себя человека и… вот я здесь…
Я знаю, что вы принадлежите другому и что вы любите его. Я ничего не жду от вас, я ни на что не надеюсь, я не так наивен, как этот бедный Сидоренко! Я ничего бы не решился сказать вам. Но вчера, когда я шел за вами., вы обернулись. Я не знаю, что было в вашем взгляде… но я обезумел, я забыл все — и сказал, что люблю вас.
Он замолчал и смотрел в сад.
А я? Пока он говорил, я испытывала то, что никогда не испытывала в объятиях мужчины. Это был какой-то горячий вихрь!
