— Не звонил, — вздохнула я расстроено. — Мне кажется, он и не позвонит уже.
— Димка и не позвонит? Отстать, Жень. Объявится. Он тебя специально маринует, чтобы ты вину свою прочувствовала. А ты чувствуешь?
Я с ответом медлила, и Сонька удовлетворённо хмыкнула.
— И правильно. Пусть хоть раз он к тебе на коленях приползёт. А ты его сапогом по наглой роже.
— Соня, каким сапогом? Лето на улице.
— Я бы на твоём месте специально надела. И со шпилькой, чтобы мало не показалось.
— Какая ты кровожадная. В кого только не понятно.
— Почему это непонятно? У меня дедушка хирургом был, забыла?
— А бабушка медсестрой. Добрее надо быть к людям, Соня.
— Ну да, а они на шею потом садятся. Чем ты занимаешься одна?
— Я? — У меня возник соблазн взять и Соньке всё рассказать. Про проблемы с квартирой, про всю эту афёру, а главное, про Глеба, который, в данный момент, за хлебом в магазин отправился. Вот это обстоятельство меня больше всего и смущало. Я расскажу, а подружка завопит, через секунду в унисон с дядей: "Вызывай милицию! Где он сейчас? Далеко от тебя?", а я что скажу? За хлебом пошёл?
Закрыла глаза и соврала подружке, надеясь, что мне не придётся вскоре об этом пожалеть:
— Картину заканчиваю. В блаженной тишине.
— Ну-ну, — хмыкнула Сонька, а на прощание довольно грозно добавила: — И не смей ему звонить! Хоть в этот раз первой не звони!
— Слушаюсь и повинуюсь, — пробормотала я, а когда передо мной, как по волшебству, в воздухе возник шуршащий пакет из соседнего супермаркета, натурально схватилась за сердце. — О Господи!.. Ты что? Я чуть не умерла!
— Испугалась? — довольно радостно рассмеялся Глеб. — С кем болтала? Кому ты повинуешься?
— А тебе всё знать надо!.. — А пихнула его локтем. Он отошёл, конечно, сразу, а мне вдруг жарко так стало, заволновалась неожиданно и быстренько на Мартынова оглянулась через плечо. Он пакет с хлебом оставил на столе, а сам развалился на диване. С хрустом потянулся и зевнул. Наблюдать за ним было очень странно, просто видеть его и то странно, а уж наблюдать, как он потягивается, как у себя дома…
— И что ты с ними делаешь? — спросил он, и я отвлеклась от своих мыслей.
— С кем?
— С картинами.
Я пожала плечами.
— Продаю.
— И покупают?
— Иногда.
— Хороший бизнес?
— Это не бизнес, это искусство.
Глеб недоверчиво усмехнулся.
— Искусства без бизнеса уже давно не бывает, детка.
— Я тебе не детка. А вот чем занимаешь ты, мне интересно?
Он откинул голову назад, чтобы видеть меня и широко улыбнулся.
— Правда, интересно?
Я нахмурилась.
— Почему-то мне не нравится, как ты улыбаешься.
— Что очень и очень странно. Обычно женщины от меня в восторге.
Я фыркнула.
— Так я тебе и поверила.
— А почему нет? Я очень даже милый… бываю иногда.
— Рада за всех твоих женщин. А на вопрос ты мой так и не ответил. Чем занимаетесь, Глеб Степанович?
Он даже сел и уставился на меня с неподдельным любопытством. Я под его взглядом занервничала.
— Что ты смотришь?
Мартынов хмыкнул.
— Не стыдно по чужим сумкам лазить?
Вся краска бросилась мне в лицо, я чуть нож не выронила. Уткнулась взглядом в тарелку с салатом, нервно повела плечами, а потом совершенно фальшивым и от того противным тоном, проговорила:
— Не понимаю, о чём ты говоришь.
Глеб разулыбался.
— Конечно. Что ещё ты вычитала в моём паспорте?
Я перестала притворяться и прямо взглянула на него, правда, щёки так и пылали, но с этим ничего невозможно было поделать.
— Ты прописан в Москве! Вот и отправляйся по месту прописки!
— А где прописана ты? Здесь?
Я замолчала. Прописана я здесь не была, по крайней мере, пока. Но это не даёт ему права…
— Ты же москвич! Здесь-то тебе что надо?
— Я не москвич, просто там у меня есть жильё. Какое — никакое. А как появилась возможность, я решил перебраться туда, где потише. А в этом городе мне нравится. Старинный город, красивый, уютный. Надо думать о старости.
Я пренебрежительно фыркнула.
— Тебе всего тридцать три, какая старость.
Глеб вдруг расхохотался.
— Кажется, ты проявила большой интерес к моей скромной персоне.
— Просто мне нужно знать, что за тип появился в моей квартире. Может, ты маньяк?
Он почесал кончик носа.
— Такое мне говорили.
— Ой, замолчи. Хвастун.
— Вот уж чего нет, того нет! Ничего не придумываю, только правду говорю.
Обедать мы сели через час. Всё это время я гордо отмалчивалась, обидевшись на прозорливость Глеба и на то, что он не упускал возможности меня смутить. Мартынов с аппетитом поедал ростбиф и непонимающе посматривал на меня, пока я гоняла по тарелке два листика салата и четвертинку помидоры. В итоге, даже головой качнул и подложил себе мяса.
— Что ты над собой издеваешься? — поинтересовался он.
— Почему это я издеваюсь?
— Не знаю почему. — И пакостно улыбнулся. — Знаешь, как вкусно?
Я не потрудилась ответить. Глеб доел, поднялся и отнёс тарелку в раковину. Я проследила за ним взглядом.
— Никогда не понимал эту привычку худеть, — заявил он, ставя чайник на газ. — И ладно бы что-то лишнее убирали. А то всё нужное исчезает. Я вот думаю…
— А вот я думаю, — невежливо перебила я его, — что ты думаешь о чём угодно, только не о деле!
— Почему? Я всегда о деле думаю. Только это не всегда заметно с первого взгляда.
Я недоверчиво хмыкнула.
— И что же ты думаешь?
— Что нужно найти одну Галкину подружку. Я видел её пару раз, кажется, её зовут Наташа.
— Кажется?
— Ну, или Надя. Что-то на Н.
— Что-то мне не хорошо.
— Это от голода, — авторитетно заявил Глеб. — Я купил курабье, я обожаю курабье. Сейчас мы его с тобой…
— Ты хоть знаешь, сколько в нём калорий?
— Я не предлагаю тебе калории, я предлагаю тебе курабье. Ты знаешь, что это такое? Сладкое, рассыпчатое, тает во рту, а сверху капелька джема…
— Прекрати, — застонала я.
Он рассмеялся.
— Я не понимаю, если ты не ешь, то зачем пироги печёшь?
— Потому что я люблю готовить. Почти так же, как и рисовать. Меня это успокаивает. Это тоже искусство.
Глеб кивнул, соглашаясь. Налил чаю себе и мне, высыпал из пакета в вазочку печенье и снова сел за стол.
— Так где мы будем её искать? — напомнила я ему о сути.
— Она работала в казино. Вот и съездим туда. Только завтра.
— В казино? — Я неприлично на него вытаращилась. — Кем она там работала?
— Жень, ну откуда я знаю? Помню, что работала, говорила мне об этом, а кем — я что-то не поинтересовался.
