Предательство причиняло ей нестерпимую боль, обжигало внутри, где-то за сердцем, в которое она никого никогда не впускала.
И слезы обиды брызнули у нее из глаз.
– Мин-Гуа! – рявкнул Оливер, а затем начал что-то тихо говорить метрдотелю.
Тот быстро скомандовал что-то своим сотрудникам, которые убегали по очереди, чтобы выполнить отдельные поручения. Один принес Одри чистое полотенце, но оно не могло особо помочь красному пятну, которое расплылось у нее на груди, как кровавая рана на бледной коже.
– Пойдем, – сказал Оливер, подняв ее на ноги. – Ты можешь переодеться наверху.
Она позволила ему проводить себя к выходу – его горячая и уверенная рука поверх ее ледяной. Но когда они добрались до лифтов, он потащил ее вверх по винтовой лестнице с ковровым покрытием, которая обнаружилась со стороны холла.
Наверху обстановка была совсем другой: полированный пол и нейтральный декор, такой популярный в этой части Китая. Это производило на Одри вполне домашнее впечатление, потому что напоминало ее виллу в Австралии: те же роскошные бежевые оттенки. Вкус Блейка, не ее. Все очень стильно, но абсолютно бездушно.
Как их брак.
Оливер провел карточкой-ключом по сканеру и распахнул массивные темные двери, за которыми открылось удивительное пространство.
Пентхаус располагался прямо на крыше здания, и из его окон на все триста шестьдесят градусов открывался изумительный вид: горы, невероятные небоскребы Центрального Гонконга и с другой стороны бухты полуостров Коулун.
Жаль, что она была не в настроении, чтобы наслаждаться этим.
– Расскажи мне, – произнесла она, как только дверь за ними закрылась.
Но Оливер снял с нее мокрый жакет и положил его на скамейку в кухне.
Одри скрестила руки на влажной груди и подошла к огромному окну, чтобы просто… посмотреть.
– Он называл их своей рождественской премией. – Оливер вздохнул позади нее.
Боль снова пронзила ее. Это было как раз в стиле Блейка – грубо.
– Кто они были? Где он их находил?
– Я понятия не имею, Одри.
– Как давно ты знаешь это? Все три года?
– В первый год я думал, что он, возможно, перерастет это. Но когда он сделал это снова на следующий год, я понял, что это была не случайность. Так что я заговорил с ним об этом.
Она обхватила себя за локти:
– Значит… в общей сложности, пять лет? На протяжении всего нашего брака?
Ее голос задрожал на последних словах. Она увидела отражение Оливера в стекле балкона – он стоял с опущенной головой, сраженный, каким она никогда его не знала.
– Мне очень жаль, Одри. Ты не заслуживаешь этого.
– Почему ты не сказал мне раньше? – прошептала она.
– Потому что знал, что это причинит тебе боль.
Она развернулась:
– Ты предпочел оставить меня в браке, где меня выставляли полной дурой?
– Я не мог быть уверен, что ты не знала.
Она повысила голос:
– Ты думал, что я могла знать и оставаться с ним?
Как его мать? Так его воспитали?
– Я не был уверен, – повторил он. – Об этом нелегко говорить.
– Так поэтому ты не пришел на его похороны?
– Я объяснил почему…
– Верно. Ты бы ведь стал домогаться меня. – Она фыркнула. – Вообще-то я не поверила этому объяснению. – Боль, которую она испытывала, должна была выплеснуться куда-то, а Оливер оказался под рукой.
– Ты должна поверить мне. Почему ты думаешь, я послал твои любимые цветы, а не его? Я хотел быть там для тебя.
– Как жаль, что Блейк не разделял твоей страсти ко мне, тогда ему не пришлось бы искать секс на стороне.
– Значит, ты и он… – рискнул предположить Оливер.
Она обернулась:
– Была ли у нас богатая и полноценная сексуальная жизнь? Очевидно, нет. Я знала, что не особо впечатляла его в постели, но и не предполагала, что довела его до такого отчаянного состояния.
– Это была не ты, Одри. – Он подошел к ней, отвел ее руки с испорченной блузки и обхватил их. – Я клянусь, ты не могла бы ничего изменить.
– Откуда ты знаешь? Он что… – О боже. – Он говорил с тобой о нашей сексуальной жизни, то есть ее отсутствии?
Да, это будет окончательным унижением.
– Нет. Не говорил. Но он совершенно свободно болтал о своих других… встречах. Пока я не прекратил это.
Одри опустилась на пуфик и спрятала лицо в ладонях:
– Я чувствую себя такой дурой. Как я могла ничего не замечать?
– Он не хотел, чтобы ты замечала.
– Тогда как я могла не догадаться? – Она снова вскочила на ноги. – Мы жили каждый своей жизнью, но я была с ним каждый день – я должна была, по крайней мере, что-то заподозрить?
– Как я уже сказал, ты видишь лучшее в людях.
– Уже нет, – поклялась она.
– Не надо. – Он пересек комнату и встал перед ней. – Не позволяй ему изменить тебя.
Одри отняла руки от лица и взглянула на Оливера:
– Сколько людей знает?
Он опустил глаза:
– Некоторые. Я полагаю, он был не очень аккуратным.
Внезапный образ Блейка, прогуливающегося по центру Сиднея с полногрудыми молоденькими девушками, виснувшими на нем с обеих сторон, предстал перед глазами Одри. Полная ее противоположность: юные, пышногрудые, гибкие и, вероятно, вытворявшие в постели такое, чего она и представить не могла.
И так открыто… Может быть, он хотел, чтобы его поймали? Разве не это говорят психологи о мужчинах, которые заводят интрижки? И, возможно, она бы его поймала, если бы уделяла хоть какое-то внимание их браку.
Реальность дошла до нее, когда слезы уже высохли: она была обречена на это с того самого дня, когда поставила свою работу, друзей и хобби выше собственного брака.
Она глубоко вдохнула и выпрямилась.
– Одри… – сказал Оливер предупреждающим тоном, понизив голос, – я уверен, ты сейчас винишь себя.
Он так хорошо ее знал. Как это было возможно?
Он нерешительно смотрел на нее. Потом сделал шаг вперед и снова взял ее за руки, присев на корточки перед ней.
– Одри Дивейни, это не твоя вина. – Он говорил нарочито медленно, чтобы смысл его слов дошел до нее через всю ее истерию. – Ты абсолютно ничего не могла сделать, чтобы изменить его, – Оливер крепче сжал ее руки, так что его костяшки даже побелели, – влечение к своему полу.
Ее заплаканные глаза взметнулись вверх на него. Она совершенно потеряла дар речи, но потом воспротивилась:
– Нет…
– Мне кажется, он знал это достаточно давно, – продолжал Оливер уже спокойно. – Я думаю, он уже в детстве знал это, знал, когда вы начали встречаться, когда шел с тобой к алтарю. И я также думаю, что он просто не мог притворяться, изображать того, кем он не был. По крайней мере, постоянно.
– Ты защищаешь его?
– Я защищаю его право быть тем, кем он был на самом деле. Но нет, я не оправдываю его поступки. Обман есть обман, тем более он причинял боль женщине, которая мне небезразлична. Вот почему я оборвал свою дружбу с ним.
