— Я купил его, когда мы с Лизой начали встречаться. Она на нем шикарно смотрелась.
Пришли почти все. Двадцать человек из двадцати двух, не считая шестерых — тех, кому Матвей при всем желании не смог бы отправить приглашения.
Именинник звал народ к четырем, но первый звонок в дверь раздался уже в пятнадцать тридцать. Матвей в фартуке, вытирая об него на ходу масляные руки, побежал к дверям.
— Ничего, что я пораньше? Могу помочь, — в прихожей раздался хрипловатый голос Ивана Мухина.
Я его сразу узнала. И голос, и самого Ивана. Последний раз мы виделись очень давно, на втором курсе, когда Вороня Сабо собирала нас на посиделки в своей квартире, опустевшей после отъезда родителей за границу. С того времени Иван не слишком изменился и даже очки носил точно такие же — с узкими прямоугольными стеклами в тонкой, почти невидимой оправе. Правда, в прошлый раз он был лучше выбрит.
Глянув на меня сначала сквозь очки, а потом поверх них, Иван изобразил недоумение:
— Саша, я знал, что ты уволилась с телевидения, но понятия не имел, что ты нанялась в домработницы к этому нахалу. Не могу одобрить. Скажу по секрету — он страшно скупой!
— Ну ты выбирай слова, а то девушка оставит нас без бутербродов. — Матвей излучал довольство.
А мне стало неожиданно легко и уютно, словно своим появлением Иван развеял все мои сомнения насчет этой вечеринки. «Какая разница, для чего Матвей это устроил, — подумала я, — иногда просто чертовски приятно видеть старых знакомых». Правда, некий саркастический голос внутри меня тут же добавил: «Да, успевай, пока они живы!»
Я отложила нож, шагнула навстречу Ивану и звонко чмокнула его в щеку. Иван удивленно хмыкнул и тут же предложил свои услуги по нарезке хлеба.
— Гм, меня ты так не приветствовала, — с нарочитой досадой сказал Матвей.
— Всегда испытывала к Ване большее сердечное влечение, чем к тебе, — беззаботно отозвалась я и вернулась к своим бутербродам.
Матвей странно посмотрел на меня и попросил разрешения удалиться, чтобы сменить домашние джинсы на костюм. Я кивнула, не обращая внимания на его озадаченный взгляд.
Мы с Иваном накрывали на стол и болтали о разнообразных милых пустяках. Я так давно ни с кем не говорила просто так, без цели, что для меня оказалось редким удовольствием. Поболтать без цели, ради самого вкуса разговора — то же самое, что накушаться жирных домашних пирожков с картошкой. Слишком часто — вредно для здоровья, но один раз за несколько недель — ужасно приятно.
Иван, несмотря на высшее экономическое, работал системным администратором. Впрочем, он всегда сходил с ума по железкам, и мне вообще было непонятно, что его занесло в дебри менеджмента. Промаявшись на десятке нелюбимых работ, Мухин наконец нашел пристанище в одной небольшой, но стабильной конторе. Понижение по шкале трудовой книжки принесло ему неплохое повышение зарплаты. Недавно он расстался с очередной любимой студенткой (все его женщины, как на подбор, были студентками) и теперь старательно скрывал свои переживания по этому поводу, отчего они становились еще более очевидными. Он много шутил над собой, но я уже научилась различать сквозь юмор привкус горечи и поняла, что ему, несмотря на все ухмылки и шуточки, ой, как худо. Я улыбалась в ответ, не находя лучшего варианта поведения. Если человек не желает, чтобы окружающие догадывались о его боли, наверное, лучшее, что можно сделать, — притвориться, что ты ее действительно не замечаешь. Или нет? Об этом я размышляла за скручиванием рулетиков, начиненных красной икрой.
Сейчас, в темноте, под утренний шум соседских водосливов, мои мысли обретают прежнее спокойствие, и я понимаю, как это смешно — пытаться противопоставить себя судьбе. Но в какой-то момент я действительно поверила в Матвеевские идеи. Во всяком случае, пока смотрела, как под действием моей рефлекторной улыбчивости у Ивана явно поднимается настроение. Он повязал красный клетчатый фартук, обнаруженный в одном из кухонных шкафов, и лавировал по столовой с видом заправского официанта.
— Мисс, за тем пустым столом желают еще слоек с мясом!
Следующей к нашей компании присоединилась Лариска Мещерякова. Мы с Иваном из кухни слышали, как она целует Матвея в обе щеки и что-то объясняет ему насчет подарка. Лорик нигде не может обойтись без подробного инструктажа. Затем она осторожно, словно боясь помешать, заглянула на кухню. На ней был стильный джинсовый костюмчик, который, если я еще что-то понимаю в одежде, стоил примерно половину моей зарплаты. А приехала Лариска, как мы поняли из донесшихся реплик, на своей новенькой «ауди» цвета металлик. «Ну хоть кто-то из нашего полка не навевает упаднические мысли», — подумала я.
— Ой, сколько у вас здесь всего вкусного, — прощебетала Лорик. — Можно, я украду что-нибудь? А то я такая голодная! Прямо с работы приехала.
— Сегодня же воскресенье, — Иван удивленно глянул на нее, — ты что, и по выходным работаешь?
— Иногда приходится. — Лариска равнодушно пожала плечами. Очевидно, работа по выходным давно перестала быть для нее чем-то из ряда вон выходящим.
Лорик стянула со стола корзиночку с крабовым салатом и, устроившись на стуле между барной стойкой и холодильником, принялась ее уминать. Глаза у Лорки были огромные и светлые, как два озера, покрытых первым ледком.
— Ты, кажется, снова похудела, — заметила я.
— Ага, на два килограмма, — с набитым ртом отозвалась Лорик, — все штаны сваливаются.
В это время в дверь снова позвонили.
На часах было начало пятого, и гости повалили один за другим.
Пришли все ожидавшиеся двадцать человек.
В квартире сразу стало тесно, шумно и жарко. Чтобы не задохнуться, пришлось открыть все форточки и балконную дверь. Комнаты оглашались хохотом, женским восторженным визгом, громогласными поздравлениями и преждевременными тостами. От обилия знакомых лиц и количества людей, которых пришлось перецеловать, мне стало худо. Появилось ярко выраженное желание залезть под стол. Матвей, вовремя угадав это намерение, вытащил меня на середину столовой и усадил в кресло так, чтобы я могла обозревать весь наш зверинец. Каждые пять минут именинник оглядывался в мою сторону и буравил меня вопросительным взглядом. Я пожимала плечами. В этой сумятице я видела лица, губы, джинсы, ногти, сигареты, обручальные кольца, декольте, золотую цепочку с медальоном в виде морской раковины, галстук с коровами и даже рыжий шиньон. Но ничего, угрожающего жизни. Кроме, разве что слишком высоких шпилек Танюши Бобрянской.
Большинство из наших одноклассников изменились довольно заметно. Впрочем, неудивительно: почти половину из них я не видела добрый десяток лет. Смотреть на этот калейдоскоп лиц оказалось весьма увлекательным занятием. Я быстро забыла о цели своего присутствия и стала просто наблюдать. Вероня Сабо очень сильно поправилась и покрасила волосы в рыжий цвет, что сделало ее похожей на советскую буфетчицу. Но хохотала она так же заразительно, как и раньше. А натуральная наша рыжуха, Мариша Ласкина, стала неописуемой красавицей и носила колье с натуральными бриллиантами. Я вспомнила тощенькую, лупоглазую девочку с торчащими во все стороны рыжими кудряшками и решила, что сказки про гадкого утенка иногда случаются и в жизни. Обладатель «коровьего» галстука — Витя Сапов — из низкорослого, неуверенного в себе подростка, каким оставался вплоть до третьего курса пединститута, превратился в солидного дядечку с намечающимся животиком и докторским апломбом. Сумасшедший галстук ему на день рождения преподнесли студенты, и он, возрадовавшись, придумал имя для каждой изображенной на нем коровы. Я и не подозревала в Вите такой кладезь юмора.
Застолье началось незаметно. Никто еще не присаживался, а ковер был уже обильно орошен шампанским, и половина тарелок с закусками опустела. Наконец Матвей решил, что пора человеческий хаос как-то упорядочить и пригласил всех за стол. Мы с Иваном, по долгу первых гостей, отправились на кухню, чтобы извлечь из духовки горячее — фаршированную рыбу, котлеты по-киевски и картофель под сырным соусом. Матвей их также закупил в супермаркете, и они у нас томились, дожидаясь своего часа. Иван вытащил раскаленные противни на разделочный стол, а я разгрузила еду на три огромных блюда. Позади нас, в светлой комнате с ореховыми стенами, за огромным столом, вокруг которого мы из табуреток и досок соорудили скамейки, сидели почти два десятка человек — веселых, возбужденных встречей, вином и предвкушением вкусной еды. Негромко, так, чтобы не мешать разговорам, играл саксофон — мой любимый Кенни Джи. Витя Сапов звучно принюхивался, строя догадки насчет горячего, а Вероня заливалась хохотом. Впрочем, смеялись почти все, и в общем смехе я с трудом различала негромкий голос Сережи Стопчева, говорящего тост. Он предлагал выпить за будущее.
