– Так деньги, дорогой мой, не лежат на месте. Что-то упало на счёт с прошлых разов, пройдя долгий путь по нашим оффшорным счетам. Что-то пришло предоплатой. Но, – останавливает он меня рукой, когда я непроизвольно дёргаюсь, – не надо резких телодвижений, Дам. Я взял предоплату за то, в чём тебе участвовать необязательно. Я сам доведу это шоу до логического конца.
– Что ты хочешь этим сказать? – недоверчиво прищуриваюсь я.
– Что ты свободен, мой мальчик, – лыбится он. – Свободен! Я тебя больше не смею задерживать. Так мы уже выпьем, наконец?
И выпить мы, конечно, выпили. Вот только свободным я себя пока ну никак не чувствую.
– То есть я могу прямо сейчас собрать свои вещи и уехать?
– Да, – кладёт он на колени салфетку, когда ему приносят его любимые яйца пашот, которые я не выношу даже на вид. – Словно гной из нарыва, – морщусь я, глядя как из разломленного им белого шара яйца на тарелку вытекает желток.
– Ты не испортишь мне сегодня аппетит и не пытайся, – отламывает он кусочек поджаренного тоста и макает в оранжевую лужицу.
– Что странно, – принимаюсь я ковыряться в своём хрустящем жареном беконе. – Ведь, во-первых, ты должен быть расстроен тем, что я вырвался из кабалы. А во-вторых, сегодня мамин день рождения. Я не помню ни одного раза со дня её смерти, когда в этот день ты был бы так доволен и расслаблен, а не сидел весь день на мамином месте под скалой, не пил и не бренчал на гитаре.
– Я тебе отвечу. Так же. По пунктам, – довольно облизывает он пальцы. – Во-первых, ты слишком преувеличиваешь своё значение для шоу. И я тебе тысячу раз говорил, но ты разве меня слышишь? – хмыкает он. – Основные деньги мы зарабатываем на подписках. А ВИП-доступ и желающие отдельно оплачивать твои акробатические этюды хоть и есть, но их вклад по сравнению с миллионами зрителей, что вносят по сотне долларов ежемесячно, не так уж и велик.
Тут я и не собираюсь спорить. Пусть так, ему видней. Хотя его привычка обесценивать всё, что делаю я и приписывать все заслуги себе с годами и не изменилась. Сильно сомневаюсь, что про ВИП-доступ правда. Но мне плевать. А вот мамин день рождения вызывает вопросы.
– А во-вторых?
– А во-вторых, – как-то уж больно быстро приговаривает он омерзительные яйца. И не помню, когда у него был такой хороший аппетит. – У скалы я уже был, пока ты, как обычно, всё проспал. Как раз в наше с мамой время. И на гитаре, как ты изволил выразиться, уже бренчал, – он прочищает горло, делая вид, что в руках у него гитара, и самозабвенно ударяет по струнам. – Yesterday… All my troubles seemed so far away… Now it looks as though they're here to stay… Oh, I believe… in yesterday…
И от услышанного меня сразу пробивает и в пот, и в озноб.
Я и не знал, что так бывает, до этой секунды. И пока я глотаю чёртово шампанское, за которое схватился, чтобы не выглядеть остолбеневшим идиотом, пытаюсь собраться с мыслями, взлетевшими, как осенние листья с мостовой под порывом ледяного ветра.
Ева! Ева с утра пела ту же самую песню. И я ни за что не поверю в то, что это совпадение. Меня больше гложет другой вопрос: она услышала её от него? Ведь откуда-то же она пришла. Или он видел её сольное выступление в душе? И, собственно, он мог бы воодушевиться им не меньше, чем я.
Но быстрее, чем я нахожу ответ, до меня доходит другое: почему Эвана ни капельки не расстроила моя свобода. Потому что именно из-за Евы я никуда и не уйду. Не смогу. Не захочу. Не оставлю её на съедение ему. А выкупить её из добровольного рабства, на которое она подписала контракт, у меня просто нет денег.
– Ах ты, сукин сын! – вырывается у меня, глядя на его самодовольную рожу.
– Фи, как грубо, – лицемерно морщится он. – Да ещё в мамин день рождения.
– Приятного аппетита, брат! – поднимаюсь я, швыряю на стол салфетку.
– Куда ты, птенчик мой? – приторно сладеньким голоском мурлычет он.
– Работать, – отщипываю я в вазоне едва раскрывшийся цветок. – Поеду в Лагуну.
– Какая же короткая у тебя память. Ведь мы договаривались, что эта колченогая – моя. И я, честно говоря, думал, что ты именно поэтому её выбрал, чтобы я сам ехал плескаться с ней в той тошнотворной луже.
– Ты думал обо мне, как всегда, хуже, чем я есть, – вдыхаю я травянистый, неинтересный запах розового бутона.
– Да, да, Святой Адам! А мне смотри, – щёлкает он пальцами, подзывая девушку, что видимо, ждала, когда мы позавтракаем. – Сейчас сделают такой потрясающий грим, – с любопытством разглядывает он, как она раскладывает свой большой блестящий металлический короб-чемодан, полный всякой всячины. – И кстати, водостойкий. Давай, разматывай свою тряпку, – подзывает он меня, словно был уверен, что никуда я не уйду не просто из шоу, но даже сейчас, – мне будут делать твой шрам.
И я послушно соглашаюсь. Но не вдруг. Раз этот позёр будет на другой стороне острова «гулять» Кейт. У меня же есть целых полдня, чтобы провести их с Евой. И знаю, что она на меня злится. Знаю, что обижена за обман. Но главное: она знает, что нас двое. А значит, легко можно уединиться с ней по эту сторону скалы, где мы с Эваном живём, и никто нам не помешает. Или хотя бы помечтать об этом.
– Я же правильно тебя понял? Ты решил остаться? – с восхищением глядит он на работу гримёра, что умело наносит на его руку одну за другой какие-то силиконовые пасты. – Это «работать» прозвучало так знакомо. Хм, – задумчиво подпирает он подбородок. – Кажется, из какой-то пьесы. «В Москву! В Москву! Работать! Работать!»
– Мне, к счастью, досталось другое классическое образование, – разваливаюсь я на стуле.
– Ах, да, – улыбается он. – Тебе достался классический русский балет, мне – мировая литература. Ты не находишь странным, что наши родители воспитывали нас так по-разному?
И целых полчаса мы болтаем о чём угодно: о политике, культуре, искусстве, погоде, уходя всё дальше от предмета, с которого начался разговор, потому что я не хочу говорить о делах и родителях в присутствии гримёра, а Эван знает, что, не поговорив с ним, я всё равно не уйду.
– Согласись, шикарно, – протягивает он мне руку с розовым, едва начавшим затягиваться и отбаливать рубцом.
– На каких условиях я могу остаться? – наконец, задаю я свой вопрос, когда гримёр уходит.
– На прежних, Адам. Только теперь эти деньги будут капать на твой личный счёт. Если хочешь, составим…
– Нет, не хочу, – снова встаю я. – Тебе хватало моего слова до этого. Не думаю, что его нерушимость изменится теперь.
– Рад, что и ты во мне настолько же уверен, – улыбается он довольно.
– Но ты сказал: довести шоу до логического конца. Что это значит? – засовываю я руки в карманы, останавливаясь перед столом.
– Что одному из нас пора жениться, – отвечает он не задумываясь.
Глава 17. Адам
«Что?!» – замираю я, как громом поражённый.
– Да, да, не смотри на меня так, – закидывает он ногу на ногу. – И выбрать придётся одну из нынешних тридцати. Новеньких мы больше набирать не будем.
– Ах ты сволочь! – толкаю я бёдрами стол. Бокал с его шампанским падает, выплеснув содержимое на брюки, летит на пол и разбивается, но Эван даже не дёргается. – Ева! Я был уверен, что девчонка тебя зацепила, – упираюсь я руками в стол.
– Если бы ещё я был в этом настолько же уверен, – равнодушно рассматривает он мокрое пятно на штанах, а потом поднимает на меня непроницаемый ледяной взгляд. – Но ты прав. В ней есть всё, что я тщетно искал в женщинах столько лет. Она добрая, искренняя, нежная, естественная, забавная, умная, с чувством юмора.
– А ещё невинная, – добавляю я. – Подозреваю, её чистота и привлекает такого конченого перфекциониста как ты больше всего.
– Да, и это тоже. Ведь я даже поцеловал её первый, – задумчиво выдвигает он вперёд нижнюю челюсть. И хрен его знает, кого хочет обмануть: меня, очередной раз обесценивая значимость для него другого человека, или себя, отказываясь признать, что он чувствует к ней нечто исключительное и, не удивлюсь, если настоящее.
