Привыкший за годы беззаконий к безоговорочному повиновению, парень явно не мог сообразить, как выкрутиться в сложившемся положении. И если бы существовала малейшая возможность расщепить меня на атомы, он не задумываясь, сделал бы это, лишь бы сохранить свою шкуру сухой.
Бессильно сминая выгоревшую на солнце копну своих волос, Митя простонал. Протяжно и жутко, как загнанный зверь.
– Теперь ты меня по-настоящему разозлила...
Несколько взрослых одновременно вбежало в комнату. Перепугано засуетилась медсестра. Сражаясь со слабостью, я неотрывно смотрела прямо в сузившиеся от злости карие глаза своего истязателя, пока двое широкоплечих охранников выкрутив руки, насильно волокли упирающегося подонка к двери.
– Я припугнуть её хотел. Ничего больше! Да, пустите, чёрт вас побери!
– Припугнуть?! Для этого трусы с неё стянул?– от души треснула его рассвирепевшая воспитательница, – Тебя предупреждали, чтоб без последствий? Предупреждали. На нары захотелось? Куда на ребёнка попёр? Ты хоть понимаешь, что тебе светит?
– Я её не тронул! – Рыкнул Митя.
Именно в тот миг я кожей ощутила заполнившую его ненависть. Неприкрытую и слепую, а главное обоюдную. На этот раз последствий содеянного не скрыть, а значит ему прямая дорога в ЦВИН*, что для детдомовских обычно последний шаг перед тюрьмой. Мите до выпуска оставалось чуть больше полугода, и моя несговорчивость враз перечеркнула все его радужные планы. Дурак, сам ведь виноват, но если выкарабкаюсь – уничтожит, даже думать не станет. Да и плевать. Ненавижу.
Я снова улыбнулась, показывая слабеющей рукой средний палец.
Предупреждала же, не надо.
– Я тебя из-под земли достану, – одними губами прошептал блондин, и у меня не осталось никаких сомнений – достанет.
Рану мне быстренько обработали и перевязали. Благодаря Боре, который испугавшись ответственности, сразу же позвал на помощь, я особо не пострадала. Даже переливание крови делать не понадобилось. Зато пришлось перенести унизительный осмотр акушерки. Неприятная надо сказать процедура.
Целая неделя прошла в непривычной тишине и покое. Времени подумать о своих сомнительных перспективах у меня имелось предостаточно, да вот только пораскинув мозгами, я всерьёз начала жалеть, что выкарабкалась. Дело-то замяли, выставив всё обычной дракой, и Митю перевели с глаз долой, но его уничтожающий взгляд и липкие, алчные руки никак не шли из головы. Их и вспоминать не хотелось, и забыть не получалось. Страх тенью ступал вслед за каждым моим крошечным шагом к моральному восстановлению. Я будто выпала из реальности. Порою бесцельно бродила по комнате, совершенно забыв, куда направлялась и зачем. В голове постоянно крутилось даже не то, что за дверью меня поджидают прежние насмешки и борьба за выживание, а то, что Митя свою угрозу обязательно выполнит. Если не собственными руками – то чужими. И Бесу на это действительно плевать. Я перестала убеждать себя, что он придет на помощь, ведь если изначально никому не верить, то и разочаровываться будет не от чего.
В устойчивом механизме местных реалий, я изначально была чужеродной деталью, и чем больше пыталась с ним сродниться, тем яростней он меня отторгал. Клокочущие во мне обида и непонимание давно уже перестали тревожить, остался только тот самый первобытный, животный страх. Каждый раз, оставаясь одной, я физически ощущала, как волосы на затылке колышет хмельное дыхание белобрысого мерзавца и, холодея, гадала, чем оно окажется в этот раз, очередным самообманом или... он вернулся по мою душу?
Ожидание неминуемой расправы медленно, но верно перетекало в паранойю. Нужно было выбираться, пока не стало слишком поздно, но куда? Сбежать не к кому. Ждать, что удочерят – бессмысленно. В подростковом возрасте шансы на то практически равны нулю. Особенно для угловатой, лысой девочки с порезанным запястьем. Нужно быть не в ладах с мозгами, чтоб пойти на подобный шаг или... четой Королёвых.
Впервые я их увидела, подсматривая с белокурой Соней в узкую щель, приоткрытой двери директорского кабинета. Там мы оказались не случайно, слухи в нашем маленьком государстве распространялись со скоростью падающей кометы, и, прознав, что приличная бездетная семья подумывает удочерить девочку-подростка, мы, не раздумывая, вызвались разведать что к чему. У обеих, естественно, был свой интерес: внешне кроткая аки ангел, хорошенькая Сонька здраво оценивала свои высокие шансы вырваться из удушающих стен "Золотка", а я просто до последнего надеялась на чудо.
В этой паре главной была женщина, она же, судя по энтузиазму, являлась инициатором удочерения. Бойкая, слегка полноватая дама лет сорока активно просматривала лежащую перед ней кипу наших личных дел с прикрепленными к ним фотографиями, успевая попутно заваливать поплывшего под её напором директора массой вопросов касательно состояния умственного развития заинтересовавших её девочек. Её супруг, коренастый шатен с обширными залысинами на висках, безуспешно подавляя зевоту, предпочитал отмалчиваться, безрадостно пересматривая отбракованные женой папки, и в какой-то момент его лицо даже озарил огонёк интереса.
– Лариска, а эта тебе чем не угодила? – он так суетливо взмахнул рукой, протягивая понравившеюся фотографию, что, не сумев её удержать, выронил на пол. Сонька тут же счастливо заулыбалась, разглядев на ней свои белоснежные кудряшки. Я же поморщилась, от кольнувшей грудь, ранее незнакомой, чёрной зависти. Во что же нас превращает это место? Или это элементарное желание выжить? Пусть и ценой чужого несчастья. Да что мелочиться – любой ценой.
– Губу закатай, голубчик, мы ребёнка себё выбираем, а не куклу, – не переставая сосредоточенно копаться в бумагах, остудила его пыл женщина.
– Ну, вот что ты начинаешь... – с видом оскорблённой добродетели возмутился её порядком откормленный "голубчик", но заметно сник, а вскоре и вовсе перестал разыгрывать какой бы то ни было интерес.
– Послушайте, Семён Степанович, – выдохнула Лариса, досадливо хлопнув ладонью по внушительной стопке пересмотренных дел. – Давайте начистоту. Нам нужна тихая, исполнительная девочка, неброской внешности. У меня нет никакого желания кормить малолетнюю вертихвостку и искать вечерами, где её черти носят. Вы можете посоветовать нам кого-то подходящего?
– Есть одна, – неловко замялся наш директор, выдвигая нижний ящик письменного стола и, недолго в нём покопавшись, протянул ей тоненькую папку. – Но там такая история нехорошая приключилась... в общем, девочка излишне зажатая, замкнутая, плохо контактирует со сверстниками. А дети, они недолюбливают изгоев, вследствие чего временно пострадал её внешний вид. В остальном Кира идеально подходит под ваши запросы.
– Чудесно, – вглядываясь в моё фото, пробормотала Лариса. – Именно то, что надо. Когда мы сможем познакомиться с ней поближе?
Дальше мы дослушивать не стали, побежали что есть мочи на свой этаж. Впервые за долгое время во мне затеплилась искра надежды, согревая собой стылое одиночество. Я готова была землю грызть по первому щелчку этой властной, прямолинейной женщины, лишь бы никогда не возвращаться в обитель, ставшую мне личным адом. В место, которое не прощает слёз, и признаёт исключительно молчание. В место, где ненавидят, калечат, дерутся, в полнейшей тишине, как можно крепче стиснув зубы, чтобы не раздразнить его голод, потому, что оно питается болью.
*Центр временной изоляции несовершеннолетних
Глава 10
Наши дни
Усилившееся жжение размывает картинку давно минувших дней, как отражение в запотевшем зеркале.Творение Антона успело покрыться уродливыми волдырями и от контакта с густым, горячим паром причиняет воистину адский дискомфорт. Да и я тоже хороша, нашла место для посиделок, нет бы лёд приложить или поискать обезболивающее.
Поднявшись с влажного кафеля, стягиваю с ног промокшие чулки, выключаю кран и тоскливо любуюсь разбухшими книгами. Жаль нельзя будет увидеть лицо Антона, когда он их обнаружит. Он разозлится. Очень. Но я к тому времени буду уже далеко. Только радости ни от первого, ни от второго никакой. И чувство гнетущее, будто разбередила старый шрам, обнажив то, что давно отболело. А, если вдуматься, отболело ли? Машинально касаюсь пальцами шеи, чуть ниже линии роста волос и этот жест точно не подвластен моему самоконтролю.
