Так как я ни разу не была на регби, то, еще не дойдя до стадиона, успеваю заблудиться. Дважды. Не без труда пробравшись на трибуны по студенческому билету, я сажусь и закидываю под ноги рюкзак. Смотрю на пустующее поле и почему-то думаю о том, что сказала бы Бессонову, встреть его сегодня.
Привет?
Ненавижу тебя, придурок?
Что-нибудь похуже?
И зачем? Чтобы напроситься еще раз?
Боже, щеки начинают пылать, как вспомню!
Мне не понравилось. Честно. Это было и вполовину не так сладко, как поцелуи, которые случались в моей жизни раньше. С Петей и другими мальчиками. Кроме самого первого поцелуя, правда: повышенное слюноотделение плюс брекеты и запах чеснока изо рта равно неудачный опыт. Тем не менее с Бессоновым это было непохоже ни на что прежде. Это напомнило жалящий укус насекомого. Это было со злостью. Может, немного интригующе. И опасно, как сделка с дьяволом, но…
— Эй, тут шлюхам не место! — хрипит Лазарева, шагая по проходу, чтобы скоро нависнуть надо мной белобрысой тучей.
Я задираю голову вверх и, увидев ее перекошенное гневом лицо, почему-то улыбаюсь. Заклинило бы ее так подольше — забавно было бы. Мне не страшно. Что она сделает при всех, кроме того, что еще раз десять обзовет? Банально и без креатива.
— Интересно, почему ты тогда здесь, — произношу, глядя ей в глаза, и едва не смеюсь, когда вижу, как до нее медленно, но доходит.
— Ах ты!
— Соф, тормози. — Рыжая подружка на побегушках останавливает ту за локоть и, кивнув в сторону, говорит тише: — Слишком много глаз.
Лазарева одергивает руку и поправляет пиджак, недовольно кривит губы и снова впивается в меня взглядом, хотя явно мечтает вцепиться ногтями в горло.
— Двигай свой толстый зад! — рычит, точно пантера. Р-р-р!
Почему меня это так умиляет? Может, пережив так много за короткий срок, я растеряла весь страх?
— Эх, — я пожимаю плечами и наигранно вздыхаю, — мой зад такой толстый, что не двигается. Сорян, девчат.
Понимаю, что ей принципиально сдвинуть меня с места и показать свое превосходство, но сегодня я не намерена уступать. Битву я, может, и проиграла, но войну — не намерена.
— Да как ты…
Ее голос тонет в бурных аплодисментах, потому что на поле появляются команды. Ну, точнее, на команды всем плевать, а вот в Бессонова разве что трусики с трибун не летят. Он вместе со своими верными прихвостнями пробегает в противоположную часть поля, ближе к нам, где они тотчас начинают дружно разминаться. Все, но не Бессонов, который смотрит в нашу сторону, подперев бока.
Софа вмиг забывает о моем существовании, извивается, как уж на сковороде, посылает бойфренду воздушные поцелуи, но тот не двигается.
Смотрит. Не на нее. На меня. Это до жути странно.
И это вижу не только я, потому что в мою сторону начинают поворачиваться головы. Одна Лазарева доигрывает свою роль, в упор не замечая предупреждения от Бессонова.
Я моргаю, на поле начинается движение, судья (или кто там в регби?) размахивает руками, подкидывает монетку, звучит свисток и… Боже, дальше и вовсе происходит что-то дикое. Я не успеваю разглядеть, где кто играет, когда прямо в центре поля парни накидываются друг на друга, образуя жирный слоеный пирог с торчащими из него ногами и руками.
— Рак, — звучит над ухом, а я вздрагиваю от неожиданности и чуть было не сталкиваюсь лбом с каким-то парнем. Большим таким парнем — и ростом, и обхватом плеч. Я (не помню где) видела его раньше, но имени не знаю. Незаметно отодвигаюсь и хмурю брови, а он переводит взгляд на поле. — Называется рак. Когда игроки падают на землю вместе с мячом. Меня зовут Антон.
Не люблю я парней по имени Антон. Был у меня такой знакомый, можно было рифму подбирать.
— Ага, спасибо.
Как раз в этот момент команды выстраиваются в две линии. А когда мяч выбрасывают из-за боковой линии, Бессонова и парня из соперников подкидывают высоко наверх. И конечно же Ян и тут оказывается на высоте — во всех смыслах.
— Коридор, — не опять, а снова поясняют мне. — Команды выстраиваются в коридор, когда мяч вводят в игру. А подъемы — это лифт.
Я оборачиваюсь и щурю глаза.
— Я тебя где-то видела, Антон, — внимательно изучаю его лицо, плечи. Симпатичный парень. Немного грубоват, с резкими чертами лица, но зато крепкий. Даже слишком. Тоже похож на спортсмена. — Точно! Ты же вроде бы с ними был?
Я намекаю на недоумков-регбистов.
— Ага, — кивает он, — только тебя бы у меня рука не поднялась тронуть. Даже по указке Его Величества Беса.
Он говорит о Бессонове с нескрываемой неприязнью, и мне это нравится. Остальное я пропускаю мимо ушей.
— Так и почему ты не там? — Я показываю большим пальцем на поле.
— Детка, я прирожденный футболист. Этот варварский спорт мне не подходит.
От его «детки» у меня неприятный мороз по коже в теплую погоду, но я стараюсь не думать об этом. После всего я вообще опасаюсь новых знакомств. Я попросту никому не верю. Но что мешает послушать подсказки того, кто хоть немного разбирается в регби? Хуже ведь не будет? Все равно ни черта не понимаю, что творится.
— А почему ворота такие странные? — потягивая молочный коктейль из кафешки рядом, куда мы успели сгонять в перерыве, спрашиваю я Антона. Ворота и правда буквой «Н», а очки, как я поняла, присуждаются, только если мяч пролетит над перекладиной, а не наоборот, как в футболе.
— В душе не знаю, — смеется он, — но в них точно может ударить молния.
Он толкает меня плечом, и на его щеках появляются ямочки. Он кажется мне милым парнем спустя кучу дурацких шуток. Возможно, первое впечатление обманчиво, но мне в любом случае приятно оказаться не одним в поле воином.
Игра завершается разгромным счетом: сорок шесть — шесть в пользу «Волков». Бессонов — суперзвезда. Он прыгал с мячом и кувыркался по полю бесчисленное количество раз. А я насмотрелась на все это и хочу домой — глаза режет, горло обложило так, что больно глотать, а нос уже совсем не дышит.
— Я, пожалуй… — не успеваю договорить.
— Давай подкину, тебе куда? Выглядишь неважно.
Ну, спасибо-пожалуйста. Не очень-то и хотелось понравиться.
— Мне в Солнечный.
— Неблизко, — ухмыляется он, зато честно не изображает рыцаря в сияющих доспехах. К нам ехать — для любого крюк. — Но пойдем, а то не доедешь. Ты еще на следующую игру мне нужна.
Это явный подкат ведь? Мило. Я даже немного смущаюсь.
— Хорошо, я только в уборную загляну, а то не доеду.
Боже, заткнись.
— Буду ждать на выходе.
Я сбегаю, чтобы не сгореть от стыда. Почему мой мозг генерирует всю эту муть, когда я общаюсь с парнями, понятия не имею.
В студенческом туалете с разбитым зеркалом я смотрю на свое отражение и хочу плакать. Глаза красные, губы и щеки горят, волосы на лбу сбились в страшные кудряшки. Я похожа на жуткую куклу-пупса из фильмов ужасов.
Ладно. Выдыхаю.
Прохожусь по лицу пудрой, чтобы убрать жирный блеск, мажу губы гигиенической помадой и уже прячу все в рюкзак, когда в туалет вваливается рыжая подружка Лазаревой.
Не хочу, но напрягаюсь. Изо всех сил продолжаю делать то, что делала: заправляю волосы за уши, приглаживаю их смоченными водой ладонями и собираюсь уйти, но едва не впечатываюсь в преграду на пути.
— Могу я…
— Парень, с котором ты там любезничала, чмо, — неожиданно выдает она без эмоций. — Ему досталось от Бессонова недавно, и парни выгнали его из команды.
Окей. Я перевариваю информацию.
— И зачем ты мне это говоришь? — я не понимаю мотивов. Да сама рыжая, кажется, тоже. Просто жмет плечами и обходит меня, чтобы вымыть ледяной водой руки.
— Софа бы не причинила тебе реального вреда, а он может.
Не причинила бы вреда? А то, что она сделала, значит, во благо?
Я фыркаю и, не ответив, выхожу из уборной, но за дверью все же торможу, чтобы подумать. Довериться рыжей с ходу — глупо. Но и положиться на парня, которого первый раз вижу, тоже. По-хорошему, нужно бы просто идти на остановку и ехать домой. Пусть сами варятся в своем котле сплетен, интриг и беспросветного дерьма. И все же я во всеоружии направляюсь к парковке. После встречи с Софой и ее компашкой мой рюкзак полон антиманьячными аксессуарами. Так почему нет? Хочется ясности. Я устала от всего этого.
