- Они сдохли все, а мне до сих пор больно, - плакала она, заканчивая свой рассказ. – Мне даже их не жалко, понимаете? За что они со мной так? Начинаю думать, будто их из-за меня так покарали…
- Дай-ка мне руку, - попросила Агафья, внимательно выслушав девушку.
Но едва знахарка коснулась протянутой ладони, как сразу же почувствовала могильный холод – до того колючий и пронизывающий, что она невольно вздрогнула, едва не выпустив руку тут же насторожившейся, переставшей плакать девушки.
Энергетика Агнешки была мертвой, ледяной; жизнь теплилась в ее теле только благодаря силе, что бушевала по венам, – какая уж тут любовь? Холодная, мертвая… Ни один мужчина не разглядит в ней объект воздыхания. Но Агнешка этого не знала, и бесхитростное желание ее понять несложно – когда тебе девятнадцать, хочется любить и нежиться в объятиях воздыхателей. Вот и весь ответ. Вот и расплата ее за право любоваться зеленью этих трав и нежной голубизной неба.
Агафья не знала, как сказать Агнешке правду. Девочка ей нравилась, и ей искренне было жаль эту невинную душу, которая могла бы прийти в этот мир в положенное ей время и прожить куда более счастливую жизнь. А теперь, благодаря упрямству своих родителей, девочка обречена, ища любовь, вновь и вновь испытывать боль и разочарования. Она никогда не найдет желаемого и будет убивать за нелюбовь ненавистью.
- Не ищи любви, девочка, - покачала Агафья головой. – Этот путь не для тебя.
- Почему?!
В глазах Агнешки еще не высохли слезы, и женщина примолкла, пытаясь подобрать слова помягче. Только жалость тут неуместна: оставишь надежду – пожнешь беду.
- Ни один мужчина тебя не полюбит, Агнешка, - выдохнула Агафья, избегая полного тревоги взгляда девушки. – Как женщина ты невидима для них. На раз, как развлечение от скуки, – да, желающие будут. Но любви от них не жди.
И рассказала она тогда про силу. Про то, как родилась Агнешка и как умирала, про то, почему живет ее семья здесь и почему покидать Хомячинки ей нельзя. Про пожар случившийся и про то, кто его наслал. Говорила все-все, что сама знала; не жалела, не щадила, зная точно, как важно сейчас довести до девушки истину: Агнешка такая же, как и она, ведьма, и силу, что дает ей жить, нужно учиться сдерживать.
Агнешка ушам своим не верила – ну какая еще сила? Ну какая из нее ведьма? Ей этого не нужно, она об этом не просила! Не знала б, кто такая Агафья, – рассмеялась бы сейчас! Но все в деревне знают: Агафья – ведьма, и сила, живущая в ней, дает ей видеть то, чего другие не видят. Да и как не верить, если за девятнадцать лет никто в ее, Агнешки, сторону не взглянул даже, а единственный парень, проявивший хоть какой-то интерес, оказался подонком, поглумившимся над ее доверчивостью? Слова из уст знахарки звучали как приговор.
- Послушай, девочка, жизнь на этом не заканчивается, - поспешила Агафья сгладить удар. – Не всем дано любить и быть любимыми – у многих иной путь.
- Какой еще путь?! – расплакалась Агнешка. – Вы обрекаете меня на одиночество…
Не она, а родители любимые обрекли ее. Но спорить Агафья не стала, понимая, что Агнешке нужно время, чтобы принять себя и научиться жить в выпавших ей условиях. Агафья ж научилась! И она научится. Агнешка такая же, как и она, обреченная на одиночество, способная лечить.
- Зато у тебя есть дар, - Агафья осторожно привлекла к себе плачущую девушку и крепко обняла. – Ты травница, как я, ты чувствуешь травы. Агнеша, ты можешь лечить людей – тебе по этому пути идти нужно.
- Да о чем вы?! Какая травница?! Мне это не нужно, понимаете? Я семью хочу! Мужа, детей, счастья!
- Не в мужской любви счастье – поверь уж старой женщине… Я же тоже одна всю жизнь…
- Это неправда! – всхлипнула Агнешка. – У вас есть сын – значит, и мужчины были…
- Мужчины тут ни при чем. Да и у тебя же тоже «мужчина» был, – грустно усмехнулась Агафья. – Только они и любовь не всегда рядышком идут. Не плачь, девочка. Я знаю, тебе сейчас больно, но я должна была тебе это рассказать. Все наладится, Агнеша, не так уж все трагично! Ты же умница, красавица, и душа твоя добрая… Пусть тебя не полюбят как женщину, но у тебя есть все, чтобы тебя любили и ценили как человека. Ты же можешь людям послужить. Преемницей моей будешь, я тебя всему научу.
Глава 16
Пока Агнешка лила слезы, проклиная судьбу, и искала опровержение слов Агафьи у родителей, борясь за право на личное счастье, Яринкина любовь цвела, как жасмин в июне.
О силе, живущей в сестре, Ярине решили не говорить. Подумали, ну мало ли, она случайно проболтается Мареку, тот – еще кому-нибудь, а там уже и вся деревня загудит, слухи преумножит и тогда уж точно Агнешку в ведьмы запишет. Только вот, не дай Бог случится это – они ж даже уехать из Хомячинок не смогут. В общем, подумав, решили, что пока не надо младшенькой ни о чем знать.
Но Ярина и сама понимала, что после неудачи с Федькой Агнешке будет тяжело смотреть, как все удачно в личном плане складывается у сестры, а потому счастье свое старалась лишний раз не показывать. Больше не сидели девушки рядом перед сном и не рассматривали потолок, улыбаясь, а о Мареке Ярина предпочитала и вовсе молчать, будто опасаясь сглазить свое счастье. Но в душе она по-прежнему готова была летать, окрыленная, от одной только мысли о любимом. Хоть от сестры и таилась, но на встречи с парнем бежала так, будто бы разлука длиной в ночь отнимала у нее возможность дышать, и только вновь оказываясь в объятьях Марека, вновь слыша любимый голос и ощущая на губах тепло и напористость его поцелуев, она оживала.
- Малая, ты меня съешь! – смеялся он, подхватывая летящую к нему в такие минуты девушку, и целовал в ответ, готовый сам съесть свою «малую».
Но как ни таилась Ярина, а Агнешка просыпалась теперь рано, от любого шороха. И каждый раз она слышала, как уходила сестра. Вида, что не спит, она не подавала, но подскакивала всякий раз, едва за Яринкой закрывалась дверь. Девушка подходила к окну и сквозь тонкую занавеску с тоской смотрела, как по бетонной дорожке к калитке бежит ее сестренка, а там, под старой яблоней, ее уже встречает Марек. Агнешка смотрела, как он обнимает и целует Яринку – нежно, трепетно, нетерпеливо; как смотрят два голубка друг на друга, смущаясь глупых улыбок… И болью отзывалось чужое счастье. Как приговор, вновь и вновь всплывали в памяти слова Агафьи: «…Не ищи любви… Не твой это путь… Ни один мужчина тебя не полюбит…» Ну как же так? За что? Почему? Сквозь слезы смотрела Агнешка на влюбленную парочку и невольно представляла, как кто-то так же мог бы приласкать ее, как кто-то так же мог бы на нее смотреть… Защищал бы ее, как Марек – сильный, смелый, ласковый…
Не замечала она в эти минуты, как отчаянно засматривается на чужого парня и невольно, всего на какую-то секунду, представляет себя на месте сестренки.
В первые дни августа повадились идти дожди – теплые, грибные. Но влюбленную парочку они не пугали, не загоняли под крыши домов и сеновалов, – будто не замечая льющейся с неба воды, Марек с Яринкой по-прежнему убегали с утра пораньше и возвращались только под глубокий вечер. Частенько промокшие, но такие счастливые.
Вот и сегодня, как обычно, Яринка спешила на свидание. Тихонько, боясь разбудить сестренку, нарядилась она в белое коротенькое платье, подошла к окошку и улыбнулась: теребя лямку небольшого рюкзака, Марек уже ждал ее у калитки, прячась от яркого солнца в тени усыпанной плодами яблони. Весь нарядный такой, тоже в белом – ну настоящий жених!
Яринка выскочила из дома, подбежала к парню и повисла на нем обезьянкой. Марек вдруг занервничал. Нет, его объятия не стали менее жаркими, и поцелуи – менее требовательными, но почувствовала Яринка, что он хочет что-то ей сказать.
- Что-то случилось? – встрепенулась она, с тревогой заглядывая в глаза любимого.
Но Марек только покачал головой, нервно улыбнулся, обхватил покрепче любопытную свою девочку за талию и повел куда-то.
