не за решетку. Лишь на улице я смогла нормально вдохнуть и почти расслабилась, когда Костров мягко подхватил меня под локоть и, чтобы я не споткнулась на всё еще трясущихся после допроса ногах, довел до машины.
— Хорош трястись, — рыкнул он на меня недовольно, пока я пыталась попасть в защелку ремня безопасности. — Чё ж ты такая бедовая? — убрал он мои руки и сам меня пристегнул. — Выдыхай. Никто тебе ничего не сделает. Кто как хочет, так и дрочит. Знала такое правило?
— Отвратительно, — поморщилась я, отвернувшись к стеклу. — И стыдно.
— Ладно тебе. Видел я, что всё в упаковках и не использовалось еще ни разу. На, — потянулся он к бардачку, вынудив меня убрать колени в сторону, и положил поверх моей сумочки упаковку салфеток. — Вытри тушь и сопли.
— Какой позор, — сморкалась я самозабвенно. — Будет лучше, если я сама уволюсь. Таким, как я, не место в школе. Чему я детей научить могу?
— Ты в кабинете не наревелась? Сделаешь доброе дело — очистишь карму.
— Какое доброе дело?
— Позже узнаешь. Сейчас тебе пока еще рано. Соскочишь, — глянул на меня Костров и вырулил с парковки.
Какая приятная у него машина: маленькая, черненькая, красивая и такая… мужская, что весь салон пропитан только его запахом. Очень приятным запахом. Но я никогда ему не признаюсь, что пахнет он приятно.
— А почему вас Камазом называют? У вас фамилия ведь не Камазов.
На самом деле мне не была интересна история появления его прозвища, но я была готова говорить о чем угодно, лишь бы увести тему подальше от содержимого моей сумки. Уверена, Костров еще не все шутки пошутил по этому поводу.
— Ты, Марина Олеговна, в школе не училась, что ли? Сразу учить пошла?
— В смысле?
— В прямом. Ты где была, когда клички по инициалам раздавали?
— Не знаю. Мне кличку не по инициалам дали, а по очкам, — отвернулась я обиженно к стеклу, будто это Костров виноват в том, что я всю жизнь была просто «очкушка».
— А мне вот по инициалам. Костров Михаил Захарович. «К», «М», «З». Камаз.
— Как примитивно.
— Какая у тебя фамилия, Маруся-необычная.
— Чернявская. И не называйте меня Марусей.
— Чернявская Марина Олеговна… Стало быть…
— Я не играю, — перебила я его раньше, чем он успел бы договорить то, что звучало хуже, чем «очкушка».
— Зря, Чернявская Марина Олеговна. По-моему, очень лаконично, Чернявская Марина Олеговна. А главное, в тему последних дней и событий, Чернявская Марина Олеговна.
— Боже, — закатила я глаза. — Да говорите уже коротко. Поняла я.
— Чернявская Марина Олеговна, — словно подразнил меня Костров.
— Скажите просто — чмо. И так всё понятно.
— Хотел сохранить интригу до конца пути.
Через несколько минут машина Кострова остановилась у моего подъезда. Я по привычке нырнула в сумочку, чтобы взять шапку, но тут же отбросила эту идею, когда на глаза вновь попался… штучка.
— Что со штукой будешь делать? — словно услышал мои мысли Костров. Даже смотреть на него необязательно, чтобы знать, что он улыбается. — Выбросишь?
— Да!.. в смысле, нет. Подруга за него деньги заплатила. Жалко.
— Ну, ты это… Штучку-то помой как следует. Мало ли. Её весь отдел, наверное, потрогал.
— Перестаньте, пожалуйста. Я не собираюсь им… пользоваться.
— А чё так? Поругались? Теперь штучка будет стоять, но в углу?
— Хватит, пожалуйста.
— Иди уже, Чернявская Марина Олеговна. Мне ехать нужно.
Кто-то весьма настойчиво душил чайку под моим диваном.
— Скажи еще раз, — показалась Ленина голова. Лицо её было настолько красным, что еще немного и его ошметки разлетятся по всей моей небольшой квартирке.
— Я с тобой не разговариваю, — выдала я максимально строго и, сложив руки на груди, снова уставилась в потолок.
— Проститутка! — заржала Лена и снова упала на пол, по которому каталась уже минут двадцать. — Маруся-проститутка! Бог мой! Бюджетная… или эта… которая государством бесплатно даётся?
— Очень смешно. Иди в полицию, найди Кострова, и шутите с ним на эту тему, сколько вам хочется. Он тоже, наверняка, не всё ещё пошутил.
— У меня просто в голове не укладывается, как можно было решить, что ты проститутка? У тебя же буквально на очках, на веснушках, на одежде выгравировано, что ты училка до мозга костей и знаешь всё про мозг костей. Как? Как можно было принять тебя за проститутку?!
— Это всё колпак Деда Мороза виноват. Ненавижу Новый год.
— Угу. Сказал человек, у которого за месяц до Нового года уже стоит самодельный камин из говна и палок.
— Из коробок и скотча.
— А я как сказала?
— Совсем… — вспылив я резко села и перегнулась через низкую спинку своего диванчика, чтобы увидеть Лену, лежащую на полу в полном блаженстве после только что закончившегося приступа смеха. — А знаешь, что самое обидное? Не то, что меня приняли за проститутку и закрыли за решеткой с настоящими проститутками, а то, что всё это видел Костров и рылся в моей сумочке, в которой, кстати, из-за тебя нашёл много чего интересного, — пришлось взять диванную подушку и отлупить подругу, которая вновь закатилась от смеха. — Ничего смешного в этом нет.
— Подумаешь, взрослый мужик увидел ненастоящий писюн. Думаешь, это травмировало его психику? Наверняка, он по долгу своей службы столько всего повидал, что твой резиновый писюн для него — это просто кусок резины… или из чего он там? Дай пожмякать, — вытянула она руку вверх. — Заценю.
— Вот забери его и жмякай сколько тебе влезет.
— У-у, малышка! Я тетя взрослая, мне много влезет.
— Я не хочу это слышать.
Отвалившись снова на диван, я прикрыла голову подушкой и закрыла глаза, снова мысленно представляя, как могла бы красиво выйти из ситуации со… штучкой, если бы у меня была хоть капля дерзости, фантазии и умения собраться в критической ситуации.
— Слушай, — соскребла себя Лена с пола и, судя по моим внутренним ощущениям, нависла надо мной и моим скромным диванчикам. — А выходит, что Костров-то не такой уж и плохой мужик. Ну прикинь, он видел тебя бухую, блюющую, поющую, спящую, проститутничащую и никому ни слова не сказал ведь. Не проболтался.
— Это пока что. Ты сама говорила, что при первой же возможности он всё это использует против меня.
— А, может, нет. Какая, говоришь, у него кличка?
— Камаз.
— А точно! У тебя же — чмо.
— Уйди, а!
— А ты наладь контакт с его сыном-Камазиком. Глядишь, большой Камаз станет добрее к тебе, Оке. О! Или не налаживай. Пусть маленький Камазик почаще нарушает ваши школьные правила, а ты за это будешь вызывать
