этом, как голова на блюде – черт с ним, у нас художник по костюмам гений, ей виднее. Но я не могу брать ноты в этом блюде!
- Плохому танцору тоже все время что-то мешает, - огрызнулась Лола. Она тоже устала – от большого объема непривычной работы, от мыслей о противном исполнителе главной партии и от своей бесконечной с ним грызни.
Нейл изумленно уставился на нее. А Фёдор демонстративно смотрел только на режиссера.
- Нейл, будь любезен, объясни нашему гениальному дизайнеру, что певцу, для того, чтобы петь, надо открывать рот. В этом я не могу нормально открыть рот, у меня упирается, - он шлепнул себя тыльной стороной ладони по подбородку снизу, - вот здесь!
- Лола, он прав.
- Хорошо, - мрачно буркнула Лола. – Я посмотрю, что можно сделать.
***
Все осталось позади. Разработка концепции, шитье костюмов, примерки, репетиции, куча организационной работы. Нескончаемое чувство раздражения от одного только взгляда на Дягилева. Лола не рисковала сама присутствовать на его примерках, хотя всех остальных солистов одевала лично. Но она очень сильно опасалась, что не сдержится. И воткнет-таки иголку в его великолепный зад. Или бицепс. Или, не дай бог, в гульфик. Который, между прочим, произвел фурор. Как и продольный, зашнурованный розовой лентой, вырез на платье Анны Болейн. То, что казалось Дягилеву на своем теле пошлостью, из зала, в контексте сценического решения, музыки, голосов – выглядело роскошно. Органично. Лола знала, что она вписалась в спектакль как надо. Ее отец очень любил повторять фразу: «Неоконченную работу дураку не показывают». Ведь нужно особое умение - видеть на самом старте всю картину целиком. Этим умением обладал ее отец – поэтому он был успешным продюсером. Этим умением обладал Нейл, как режиссер. И им совершенно не обладал Фёдор Дягилев. Но именно его сейчас купала в овациях публика, а Лола смотрела на это все из зала – на него, счастливого, уставшего и улыбающегося. Фёдор Дягилев рожден для сцены, славы и успеха. Но это не отменяет того факта, что он противный и упёртый баран.
А Лола будет людей одевать.
Картина шестая, с массовкой. Впрочем, их даже массовкой назвать трудно – все солисты, один другого краше.
- Никогда не понимал, что в головах у этих критиков, - Фёдор раздраженно отпихнул от себя газету. – Но явно не мозги!
- Ты знаешь, для меня тоже реакция наших высокочтимых, - последнее слово Сол выделил с одному ему подвластной саркастической интонацией, - критиков не всегда предсказуема. Но в случае с Лолой Ингер я с ними совершенно солидарен. Ее сравнивают с Александрой Экстер.
- Понятия не имею, кто это!
- Зря ты этим гордишься, - усмехнулся Сол. – Впрочем, не буду тебя просвещать. Захочешь - сам прочитаешь.
- Может быть… - буркнул Фёдор. – Но для меня это все равно непостижимо: это ее первая работа для оперного театра – и сразу номинация в «Opera.Awards». Как такое может быть?
- А как никому не известный молодой бас из Риги в первый же свой дебютный год ставит на ноги несколько лучших залов мира?
Фёдор кашлянул. Потер переносицу. И с удивлением констатировал, что…
- Не отказывай другим в таланте, Теодор, - несвойственно ему мягко произнес Сол. – Она на самом деле сделала шикарные костюмы.
И Фёдор со вздохом признал, что Сол прав. Фёдор пересмотрел постановку в записи. И со стороны все это розовое безобразие смотрелось совсем иначе. Оно вписалось в общую канву и даже оттеняло и давало какие-то акценты. Этой истории, это режиссерской трактовке, этому сценическому решению такие костюмы подходили идеально. И Фёдор в своей оценке был неправ – сколь ни грустно это признавать.
И что теперь - извиняться?!
***
Все-таки, очень удобно, что сейчас оперативно отследить местонахождение более-менее публичного человека не составляет никакого труда. Раз – зашел в инстаграм, два – в нужный аккаунт – и вуаля. Все тебе видно.
В инстаграм-аккаунте Лолы Ингер последним, несколько часов назад сделанным фото был снимок на фоне Бруклинского моста с подписью: «Hi, NYС!». А из сообщения под фото следовало, что Лола Ингер приехала в Большое Яблоко для подготовки к Нью-Йоркской неделе моды. Адрес Нью-Йоркского офиса «Лолику» найти не составит труда. А у самого Фёдора две недели «Фауст» в «Метрополитен-Опера». Какое удивительное совпадение.
Значит, все-таки придётся извиняться. За гульфик.
***
Нью-Йоркский офис «Лолику» совсем не походил на Миланский, который стал Фёдору почти как дом родной. А тут – ни веселой улыбчивой пышки Паолы, ни экспрессивно-аристократичного Ди Мауро. Одни сушеные воблы со стоматологическими улыбками на противозачаточных лицах. Полчаса потребовалось, чтобы втолковать, кто он такой и зачем ему нужно видеть главу дома. Поэтому Фёдор находился не в самом лучшем расположении духа, когда его все-таки допустили до Лолы Ингер.
Синьора начальница была тоже, как выяснилось, не в самом добром расположении духа. Взгляд темных глаз был не слишком дружелюбным, а движение, которым девушка попробовала заправить отсутствующую прядь за ухо, выдавало раздражение.
- Чем обязана, Фёдор Михайлович?
Фёдор даже замедлил шаг. И «Михайлович» вернулся, и тон таков, будто в последнюю встречу Фёдор занял у нее до обеда сто евро – и сбежал, не вернув. Неужели настолько сильно ее задели их споры по поводу костюмов?
- А я вот тоже в Нью-Йорк прилетел, по делам. Смотрю – и вы здесь. Дай, думаю, заскочу по такому случаю в гости.
- На чашечку кофе?
- Можно, - великодушно согласился Дягилев и, не дождавшись приглашения, сам устроил себя в кресло для посетителей.
- Хорошо, - после паузы кивнула она и резким движением сняла трубку с телефона. – К сожалению, ваш друг Ди Мауро остался в Милане, поэтому не ручаюсь, что кофе будет приготовлен с любовью.
- Это ничего. Главное, чтобы туда не плюнули.
Она даже не рассмеялась. И молчала. Молчала все то время, пока им несли кофе, а Фёдор ее разглядывал. Она красивая – синьора дизайнер, Лола Ингер-Кузьменко. Красивая даже с этими гладко убранными в низкий хвост волосами, мрачными черными глазами и упрямо поджатым узким пухлым ртом. Эй, чего злимся? Красивые девушки должны улыбаться.
Кофе наконец-то принесли. Две чашки. Но к своей Лола даже не притронулась.
- Что вам нужно, Дягилев? Кроме кофе.
Фёдор даже моргнул от неожиданности. «Дягилев» без добавления «синьор», которое придавало этому обращению какую-то ироничную мягкость, звучало резко. Почти грубо.
Настолько все
