с салатом. — Я буду работать. Мне нравится эта работа. И если токсикоз меня не доконает, буду на неё ходить.
Он смеётся, глядя на моё решительное лицо, потом протягивает руку, чтобы вытереть испачканную губу, облизывает палец и тогда только невозмутимо продолжает:
— Нет смысла переделывать одну из комнат в детскую. Давай сразу присмотрим дом, — снова протягивает он мне вилку с салатом. — И… работай, счастье моё. Если тебе это в радость, ты же знаешь: лишь бы ты улыбалась.
Мы расстаёмся у двери нашей квартиры. Он довёз меня до дома. Поцеловал. И уехал на очередное совещание.
Потом позвонил раз пять. И последний — уже по дороге к Ростису.
На улице стемнело. Прижимая телефон к уху, я развешиваю его свежепоглаженные рубашки и обещаю, что буду хорошей девочкой и даже попробую не скучать.
Но это оказывается труднее, чем кажется. Эта пустая квартира. Это ощущение, что ему там сейчас весело, а мне даже и поговорить не с кем. От девичника с мамой я наотрез отказалась. Лерка вчера благополучно родила. А на вечеринке, что предлагала устроить Витальевна, пришлось бы «не пить» и сознаться. Да и вообще не люблю, если честно, я все эти сборища. Плюс хотелось бы всё же выспаться, а не ехать на свою свадьбу с мешками под глазами и больной головой.
Я сознательно выбрала провести этот вечер в тишине и покое. Но даже привезённое Лизой, нашим организатором, платье и всякие бутоньерки, веночки, украшения, и благоухающие цветы не прибавили мне бодрости.
Грустно. Одиноко. Боязно. Тоскливо.
Настолько, что, когда звучит звонок в дверь (в дверь, даже не в домофон) я радуюсь, кто бы там ни пришёл.
— Привет! — показывает она бутылку вина, зажатую в одной руке, и сока — в другой.
— Э-э-э, ну проходи, — делаю я шаг назад, запуская в квартиру Эллу Лисовскую.
— Прости, что без приглашения, — разувается она, пока я рассматриваю этикетку гранатового сока. — Просто знаю каково это — ночь мальчишника.
— Да я не сильно переживаю, — иду я впереди неё на кухню.
— А кто говорит, что ты должна переживать, — одёргивает она на талии очередной мягкий свитерок, остановившись у стола. — Просто тебе тревожно, одиноко, страшно и не с кем даже поговорить. И я может быть не лучшая собеседница в данной ситуации, но я пришла с миром. Или как говорят: закопать топор войны.
И мне бы выставить её за дверь или хотя бы возмутиться, что я с ней и не воевала. Но первое — уже поздно. А второе… Всё, что я знала об Элле Лисовской было только со слов Артёма. Так может, сегодня действительно неплохой вечер для того, чтобы услышать её саму?
— Ты позволишь? — останавливается Элла у двери спальни, когда, нарезав фрукты, сыр, открыв вино и щёлкнув крышкой стеклянной бутылки с соком, мы идём в гостиную.
— Конечно, — киваю я туда, где поперёк кровати лежит моё свадебное платье.
— Клянусь, у меня нет никаких булавок, заговорённых иголок, битого стекла в карманах, — поднимает она руки, прежде чем зайти.
— Я не суеверная, — усмехаюсь я, унося поднос. И даже не возвращаюсь. Ей, наверно, горько его видеть, это расшитое кружевом и бисером платье с лёгкой пышной струящейся юбкой, но пусть она постоит там рядом с ним одна.
А приходит она с фотографией Артёма в руках. Той самой, без бороды, где он и сам-то себя теперь с трудом узнаёт.
— Он такой здесь… смешной, — улыбаясь, ставит она её на столик, присаживаясь напротив меня на диван и осматривается. — Как здорово придумано: диван буквой «П», да ещё короткой стороной лицом к телевизору. Твоя идея?
— Нет. Я здесь ничего не меняла. Наверное, дизайнерская задумка, — подаю я ей бокал.
— Я никогда здесь не была, — принимает она его с благодарностью. — А мне, к сожалению, дизайнер попался бестолковый. Кресла поставил лицом к камину. А телевизор повесил за спиной. И хорошо, что я его смотрю на ходу и в основном на кухне, а то пришлось бы без конца упражняться: кресла туда, кресла сюда.
— Тогда за хороших дизайнеров, — поднимаю я свой мутный сок.
— И за тех, кто умеет их нанимать.
«А с ней интересно», — делаю я вывод минут через тридцать нашего разговора ни о чём. Хотя «ни о чём» его назвать нельзя. Я столько всего нового узнала, например, о гранатовом соке, кроме правильного насыщенного терпкого вкуса, что после каждого глотка оставался у меня во рту: как его выбирать, какие производители лучше, а ещё как правильно чистить гранат и что Эллу научили этому в Грузии.
Ещё она поделилась секретом, что мужские рубашки, оказывается можно не гладить. Что любую, даже самую мятую, достаточно прямо на вешалке из пульверизатора хорошо обрызгать водой, и она сама разгладится за пять минут. А если ещё сразу её надеть, то и вообще будет как новая.
«С ней даже весело», — улыбаюсь я, слушая её байку о том, как капитана круизного корабля однажды спросили: «Почему большинство кораблей носят женские имена», а он ответил: «Если бы вы знали, как тяжело ими управлять, вы бы не задавали глупых вопросов».
Она приятная, умная, милая, но как бы мы обе ни старались, нам не избежать разговора о том, кто сейчас веселится на очередном мальчишнике.
— А мы собирались в свадебное путешествие как раз в круиз. На одной из «Принцесс», есть такая круизная компания, — подливает она ещё вина. — Прости, что-то вспомнилось.
— Ничего. Говори, — откусываю я дольку груши. — Это же невозможно так лавировать между событиями твоей жизни, чтобы ни разу не упомянуть об Артёме.
— Лавировать, — улыбается она, отпивая вино. — Да, как раз в круизную тему. И это на самом деле трудно. Но я пришла как раз поговорить о нём. Если ты не возражаешь, конечно.
— Нет, — пожимаю я плечами. И действительно не возражаю. О чём же нам ещё говорить, если не о нём?
— Тогда я начну с панегирика в его честь, — набирает она воздуха в грудь и резко выдыхает. — Хотя уверена: ты и так уже знаешь какой он хороший. И что бы там тебе вдруг ни наговорили, не сомневайся: он верный, честный, надёжный, порядочный, преданный. Настоящий, — разводит она руками. — Поэтому мне очень трудно принять тот факт, что мы даже дружить больше не можем. Потому что он так решил. Потому что тебе всегда будет казаться, что я лезу в вашу жизнь. А из-за того, что он чуть не женился на мне, ты всегда будешь видеть
