поделом ему за то, что с головой сиганул в разгар потасовки. К счастью, побитые хоккеисты ни у кого не вызывают вопросов.
Роб отрубился на соседнем сиденье рядом со мной и храпит. Я держу в руках «Как вам это понравится», потому что это произведение будет следующим в Шекспировском Клубе, и это хорошее отвлечение. Я стараюсь не слишком фокусироваться на Фрэнки, которая сидит напротив и ковыряется в телефоне, пока её ноутбук тоже включён.
Её волосы распущены, тёмные и гладкие, как растопленный горький шоколад. Она в относительно повседневной одежде — чёрные узкие брюки, пушистый серый свитер, похожий на метёлку для смахивания пыли (у Фрейи есть такой нежно-голубой, так что, наверное, они сейчас в моде) и кеды, как всегда чёрно-серебристые. Её трость зажата между её ног, и она теребит пальцами подвески своего ожерелья, глядя то на один экран, то на другой.
Моё и без того слабое сопротивление испаряется, когда я роняю книгу на наколенный столик.
— Замышляешь мировое господство?
Она поднимает взгляд и смотрит мне в глаза. Медленная улыбка согревает её лицо.
— Естественно.
Я чувствую, как к щекам приливает горячий румянец. Слава Богу за бороду плей-оффа, которая несколько скрывает это. Как я могу быть таким спокойным на льду, на пресс-конференциях, перед всеми остальными, но с ней я как краснеющий пацан?
— Ты пялишься на меня, — говорит она.
Я часто моргаю.
— Эм. Я. Что?
Фрэнки смущённо поднимает руку к лицу.
— У меня сахарная пудра на лице или что?
Ранее в полёте мне пришлось старательно не смотреть, как Фрэнки ела мини-пончики в пудре. Я удостоверился, что вовсе не наблюдал, как она облизывает каждый пальчик. И я определённо не опускал столик на колени, чтобы скрыть растущую проблему под ширинкой после того, как каждый длинный палец скрылся у неё во рту, а потом выскользнул обратно с эротичным причмокиванием.
Я наклоняюсь через столик, и Господь точно заботится обо мне. Прямо на её скуле виднеется пятнышко белой пудры. Я его стираю и подавляю желание облизнуть свой палец.
— Всего лишь вот тут.
Её улыбка становится шире, отчего появляется ямочка.
— Спасибо. А теперь почему бы тебе не сказать мне, почему все ведут себя так, будто мы отправляемся в арктический ад, где нам надерут задницы?
— Потому что мы отправляемся в арктический ад, где нам наверняка надерут задницы.
В Сент-Поле, штат Миннесота, сейчас очень холодная для начала апреля погода, и их команда, Уайлд, совсем не шутит в этом году. Вполне высоки шансы, что мы проиграем.
Она приподнимает тёмную изогнутую бровь.
— Серьёзно, вы все такие хмурые. Что случилось? Вы скрылись после тренировки в зале, а потом пришли уже такими. Не думай, будто я не заметила, что в последние годы вы все исчезаете прямо перед нашей первой выездной игрой плей-оффа.
Она постукивает пальцем по губам и щурится. Её ногти, как всегда, накрашены глянцевым чёрным лаком. Мысль о том, как эти ногти будут царапать мой торс, заставляет напрячься всё внизу живота. Ещё никогда я не был так благодарен за самолётные столики, опускающиеся над коленями.
— Это просто маленький ритуал, — наконец, выдавливаю я. — В этом году немножко вышло из-под контроля.
— Дай угадай. Тут как-то замешан Крис. Может, Тайлер, — она понижает голос и наклоняется ближе, пропитывая воздух ароматом своего парфюма. — Определённо Энди.
— Эм, — я сипло сглатываю, стараясь связно мыслить. Но это сложно, когда я так близко к ней. Один лишь её запах путает мои мысли — этот чистый шепоток вечернего воздуха и цветов орхидеи. Я долго не мог сообразить, что именно заставляет Фрэнки пахнуть так приятно. Это сводило меня с ума. И вот прошлым летом, убрав остатки еды и наблюдая через кухонное окно в доме родителей, как садится солнце, я вдруг ощутил запах Фрэнки. Прохладный ветерок подул на пахнущие вечерами орхидеи, которыми увлеклась моя сестра Зигги, потому что ей было одиноко как последнему ребёнку, оставшемуся дома. Они полностью распустились, такие ароматные. И это был в точности её парфюм. Если бы я закрыл глаза, то мог бы представить, что она стоит рядом.
Если бы.
Фрэнки убирает палец от рта и откидывается обратно на спинку сиденья.
— Хм. Ты хорошо скрываешь вещи, Бергман, тут я отдам тебе должное. Но однажды я выведаю правду у одного из вас.
Она понятия не имеет, насколько это вероятно. И как я нервничаю, думая о том, что она скажет, когда правда выплывет на поверхность.
Плейлист: Gin Wigmore — New Rush
Я не всегда стремилась работать в профессиональном спорте, но всегда любила смотреть матчи. Одни из моих самых драгоценных воспоминаний о папе — это моменты, когда я сидела на его коленях и смотрела игры Метс на нашем крохотном телевизоре. Мы уютно устраивались на диване в нашей квартире в Квинсе, где мы жили с бабулей, и щурились, пытаясь разглядеть мяч, когда Карлос Дельгадо посылал его через всё поле.
Габби и Ма поглядывали с кухни, пока готовили ужин, и мы все орали на экран. Бабуля говорила плохие слова на итальянском, которые заставляли папу зажимать мне уши ладонями, а Ма разражалась завывающим хохотом.
Спорт был интегральным элементом для нашей семьи. Мы с Габби играли в софтбол и баскетбол. Мы ходили на бейсбольные матчи, когда могли себе это позволить. Но только в старших классах я влюбилась в хоккей. Тогдашний бойфренд Габби, а ныне её муж, Тони, дружил с братом одного из игроков и достал нам билеты на игру нью-йоркских «Айслендерс». С той игры я просто помешалась. Этот вид спорта представлял собой грацию и силу, танец проворства и суровой физической дисциплины.
Тогда я поняла, что в некотором роде всегда хотела, чтобы хоккей был частью моей жизни. Я получила образование в сфере цифровых коммуникаций и СМИ, прошла программу для интернов, где меня отправили ни к кому иному, как к самим «Айслендерс» (да, я тоже запаниковала), а потом после выпуска меня перевели на базовую должность ассистента пиарщика при их команде.
Но пока я адаптировалась к реальности жизни с артритом, холодная северо-восточная погода оказалась непригодной для жизни. Когда вакансия моей мечты, расположенная в тёплой Южной Калифорнии, упала мне в руки, я ухватилась за эту возможность и переехала на другой конец страны. И пусть прощаться с Габби и Тони, Ма и бабулей было чертовски больно, я испытала облегчение. Я больше не была обузой или поводом для беспокойства. Я стала лишь
