И как долго могла длиться такая вот раздельная жизнь любящих друг друга людей, и что можно было с этим поделать, если ничего поделать нельзя?
Александр заметил, что печальная тень пробежала у Веры по лицу при упоминании о сыне. Но вслух она ничего не сказала. Сестра не любила того, что любили, по Александровым наблюдениям, все женщины ее возраста: пустопорожних разговоров о том, как плохо, что все плохо, и как было бы хорошо, если бы все было хорошо.
– Ну, расскажи мне про себя, – сказала Вера.
Александр улыбнулся. Так они говорили друг другу с детства, если по какой-нибудь причине долго не виделись. И, как ни странно, для Александра это всегда оказывалось легко: немногими простыми словами рассказать сестре о своей жизни, которая наедине с самим собой представлялась непростой.
– Не знаю, что и рассказывать, Вера, – сказал он. – Как-то все у меня… установилось. Я понимаю, – он поймал ее взгляд, – ты с Юлей это связываешь.
Александр не мог не понимать, что, если Юля не любит его сестру, то эта нелюбовь взаимна. Нет, Вера держалась с его женой ровно и за все семнадцать лет его брака не позволяла себе не только скандалов, но даже споров. Но в самой этой невозможности споров, то есть проявлений живых чувств, как раз и выражалась их с Юлей абсолютная несоединимость.
– Нет, ну что ты… – начала было Вера.
– С ней, с ней, – повторил Александр.
– Мне иногда кажется, – поколебавшись, сказала Вера, – Юля – это пропасть между твоей юностью и тем, что у тебя теперь. Но это глупо, так думать, я же понимаю, – сама себя перебила она. – У тебя и теперь все такое… Живое. Ты работой увлечен, охотой. И на что сетовать? У других в нашем возрасте и этого нет, Сашка.
– Чего – этого? – спросил он.
– Страсти ни к чему нет, – объяснила Вера. – Сердце остывает. Что поделаешь, – улыбнулась она. – Жизни холод. Не каждый его постепенно с годами вытерпеть сумеет.
– Это стихи, что ли? – расслышал Александр.
– «Евгений Онегин» это. Ой, Сашка, сразу ведь стихи слышишь! А говоришь, бездарный.
– А то нет! – усмехнулся Александр. – Что-то я в себе никакого особенного дара не замечал.
– У тебя к жизни дар, – не согласилась Вера.
– Ты зря про Юлю так по-серьезному думаешь, – сказал Александр. – Она в моей жизни ничего не значит. Просто ничего, понимаешь? Нехорошо так про жену говорить, мать моих детей, и все такое. Я больше никому, кроме тебя, этого и не сказал бы. Но на самом деле это так. Она есть, Юля, я ей не мешаю быть, а чем надо, и помогу. Но сказать, что мне ее в жизни не хватает…
– А кого тебе в жизни не хватает?
Александр не ответил. Об этом он не мог рассказать даже Вере. То есть не об Аннушке не мог рассказать, а о том необъяснимом устремлении, которое вдруг связалось у него с этой девушкой.
– А мне родителей не хватает, – не дождавшись ответа, вздохнула Вера. – Совсем по-другому сейчас, чем в семнадцать лет. Тогда, может, в основном помощи от них не хватало. А сейчас – просто их, всего, что в них было. Ты их помнишь, Саш?
Конечно, Сашка их помнил. Хотя в отличие от Веры он оторвался от дома очень рано, и родительская жизнь проходила где-то в стороне от тех путей, которыми жизнь вела его самого. Но, двигаясь своими отдельными путями, он то и дело обнаруживал неожиданные подсказки о том, как ему отвечать на разнообразные вызовы жизни. И всегда эти подсказки оказывались связаны с тем, что он узнал от родителей, и всегда они были точными.
Но сейчас он никаких подсказок не слышал. И что ему делать, не понимал. Может, потому и потянуло его сегодня к сестре – в надежде, что она сумеет ему все это объяснить, если он правильно спросит.
И он уже собрался об этом спросить, уже сложил в уме нужный вопрос, когда услышал глуховатую мелодию своего телефона, который оставил в кармане куртки.
Звонить мог кто угодно. Мало ли у него было друзей и знакомых, мало ли людей были так прочно связаны с ним делами, чтобы нуждаться в нем в выходной! Но все у него внутри почему-то замерло и перевернулось, когда он услышал этот приглушенный звонок.
Александр выскочил в прихожую.
– Саша, – послышалось в трубке, – я дома, я одна. А мне…
– Что, Аннушка? – не дождавшись продолжения этой фразы, спросил он. – Что – вам?
– А мне хотелось бы быть сейчас с вами, – помолчав еще мгновенье, тихо сказала она. – Это возможно?
– Да, – стараясь, чтобы голос звучал спокойно, сказал он. – Я буду у вас через полчаса.
Аннушка жила на Юго-Западе. Доехать туда от Беговой за полчаса – это было лихо даже для воскресенья, когда Москва хоть немного отдыхала от пробок. Александр несся по улицам, как «Скорая», но понял это только после того, как пришлось заплатить штраф бдительному постовому.
Но это было уже на проспекте Вернадского, почти рядом с ее домом.
Дом был не то чтобы элитный, но и не совсем типовой. Его окружала ограда, и выглядел он более аккуратно, чем обычные панельные многоэтажки. Александр не спрашивал, кто именно купил Аннушке квартиру в таком доме. Его это совершенно искренне не интересовало.
Аннушка была в халатике, то есть вроде бы одета по-домашнему. Но халатик был шелковый, сшитый с тщательностью выходного платья, и его нежно-зеленый цвет очень шел к ее глазам.
Когда она открыла дверь, Александр еле удержался от желания немедленно обнять ее.
– Вы в самом деле приехали через полчаса, Саша. – В улыбке не было обычной ее веселости, и все-таки эта улыбка действовала на него как пузырьки газировки в детстве. – Интересно, вы когда-нибудь в своей жизни кого-нибудь обманывали? Не женщин, а серьезнее?
– А кто вам сказал, что я обманывал женщин? – пожал плечами Александр.
– Ну, это обычный ваш обман. Ваш, мужской, – уточнила она. – Проходите, будем пить французское вино.
Александр чуть не выругался от досады. Он только теперь сообразил, что, торопясь к Аннушке, не догадался купить ни вина, ни еды. Не говоря уже про цветы, о которых вообще не вспомнил, как последний жлоб.
– Извините, Аннушка! – расстроенно сказал он. – У вас тут, кажется, магазин на первом этаже? Я схожу.
Она засмеялась, по-прежнему обворожительно.
– Вино у меня есть, – сказала она. – И еда тоже. Не домашняя, конечно, я не готовлю, но все-таки разные салатики. У нас в магазине вкусные, и нет риска отравиться. Проходите, я сейчас.
Александр прошел в комнату. Он был у Аннушки впервые и едва удержался от того, чтобы не озираться с повышенным любопытством.
Квартира была однокомнатная, но в этой единственной комнате имелось что-то вроде алькова, задернутого прозрачной занавеской из мерцающей лиловой органзы. Заглядывать в альков Александр не стал, но понятно было, что там стоит кровать.
