— Хочу тебе верить, — Антонина проводила ее до подъезда и вдруг остановилась, — и извинись перед Борей за то, что ты сделала…
— Хорошо… А ты уходишь!? — Таня вдруг опомнилась, осознав, что сейчас ее ничего хорошего не ждет и нужно все рассказать маме, настоящую правду… Но ведь она любит этого человека! Пусть она будет счастливой, ну хоть немного, пусть будет… Раз ей так не повезло с дочерью.
— Да. Может быть я смогу кому-то помочь этой ночью, — в укор ей сказала Антонина и быстрой походкой направилась в самую глубину дождя, который, стал идти, кажется, только сильнее.
Таня очень долго смотрела ей в след и боролась с искушением снова убежать, вернуться к Люсе, но теперь она чувствовала огромную и непомерную, как надгробная плита, вину перед этой хрупкой девочкой.
Ступенек было очень много, но после тридцати девочка сбилась со счета.
— А, вернулась, — ухмыльнулся Борис, пропуская ее в квартиру, и она искренне надеялась на его человечность, которой не оказалось.
— Зря ты решила показать характер, — сказал отчим совсем без выражения, закрывая дверь, и ей все-таки показалось, что все ограничится словами, но она ошибалась, — потому что так будет только хуже. Ты плохая девочка. И мы тебя накажем.
— Мы? — пролепетала Таня, сделала неуверенный шаг назад на подкашивающихся от ужаса ногах, но уперлась спиной в вешалку для одежды. Вместе с дождевыми каплями по ее спине стекал холодный пот, ей никогда в жизни не было так страшно.
Как подтверждение словам Бориса из родительской комнаты вдруг появился второй мужчина, его ровесник, впрочем, пожалуй, чуть постарше, только выглядел он куда хуже — на что повлияла явная любовь к алкогольным напиткам.
— Танюша, — протянул он, ухмыляясь неприятным ртом, в котором не досчитывалось зубов, — ты знаешь, что бывает с нехорошими девочками?
— Вы не посмеете, — прошептала Таня плохо повинующимися губами.
— Я не думаю, — заверил ее отчим и демонстративно потряс у нее перед лицом старой крепкой бельевой веревкой, — и… — он наклонился к ней, — лучше не сопротивляйся. Будет хуже… Намного.
— Раз, два, три… — отсчитал Валера, выложив на стол перед Борисом одну за другой тысячерублевые купюры, тот довольно кивнул, провел рукой по сальным волосам и убрал деньги в карман брюк.
— Отлично, — сказал он, поглядывая на часы, в какой-то момент ему вдруг стало страшно за то, что жена может вернуться с работы раньше положенного. Впрочем, нет. Это вряд ли. Не может быть такого, чтобы этой ночью никто не попал в автокатастрофу, не отравился водкой или таблетками, что ни у кого не случилось инсульта или инфаркта или что там еще обычно быстро и верно косит честных граждан. Это не волновало Бориса, только то, насколько все это волнует его жену.
— А сигаретки не найдется? — спросил его товарищ, приглаживая на упитанном животе полосатую безвкусную рубашку, — и выпить чего-нибудь…
— Может тебе еще закусить? — едко осведомился Борис и кивнул на часы, — тебе бы уже собираться пора.
— Там сильный дождь, — заявил Валера, — я промокну и заболею, и умру.
«Ну и скатертью дорожка», — про себя пожелал ему Борис и поднялся со скрипучего старого стула, который почему-то назывался венским, хотя едва ли был сделан в Вене.
— На выход, — сказал он, — кивнув головой в сторону двери. Валера лишь пожал широкими плечами.
— А если жена узнает? — спросил он вдруг. Борис даже остановился от неожиданности, обернулся на него.
— Не узнает, — заверил он, — если только ты не разболтаешь. А разболтаешь — ничего не докажешь. И получишь статью за то, что изнасиловал мою падчерицу…
— Ты! — пробормотал разгневанно Валера, но аргумент был слишком веским и он побаивался своего товарища, всегда умевшего выходить сухим из воды. Такие навыки тот вынес с зоны, куда попал по своей глупости, попавшись на банальном грабеже. Но теперь он вел честную, законопослушную жизнь, а если и не очень законопослушную, то хорошо умел замести следы.
— Как там она, кстати? — слегка смягчившись, поинтересовался Борис.
— Когда я уходил, спала, — ответил, встревожено Валера и сам заторопился уйти. Когда люди спят, они дышат и у них теплая кожа, и… Если бы образование Валеры в восемь классов и несколько лет технического училища позволяло, он бы назвал такой сон вечным. Но Валера плохо разбирался в таких тонкостях и сейчас понимал одно — нужно уходить быстрее, пока Борис сам не сделал такого неутешительного открытия. Но Валере не повезло, потому то его товарищ легко уловил тревогу в его глазах и нервность движений и быстро пошел в спальню, где на разворошенной кровати в неестественной позе, словно сломанная кукла лежала Таня.
Вернувшись, он ударил кулаком в стену, потом схватил Бориса за рубашку и тряхнул изо всей силы.
— Мы. Мы оба это сделали! — поспешил начать оправдываться Валера, но чувствовал, что это его все равно не спасет.
Кир мерил комнату шагами, каждый раз сбиваясь со счета и начиная снова. Его порядком сбивал монотонный, но нервный ритм дождя, стучащего о крышу старого дома.
Запах свежести смешался с запахом сигарет и от него слегка кружилась голова. Впрочем, она кружилась еще и от хаоса царившего там. Кир думал о Люсе. А потом об Ангелине, а потом снова о Люсе, изредка еще вспоминая о Владимире с его нудными упреками и Наташе, которая знала его адрес и могла заявиться сюда, чего ему совсем не хотелось.
Вряд ли она придет в такой дождь — утешал он себя, впрочем, в такой дождь вообще никто не придет. Даже чертов придурок Владимир. Но, к счастью, этот «чертов придурок» соизволил позвонить, и бесполезное занятие Кира прервал телефонный звонок.
— Не говори мне, что вы ушли с празднования дня рождения Лени с его женой, чтобы… — начал тот вместо приветствия, Кир страдальчески закатил глаза.
— Не скажу, — перебил он, — лучше скажи мне, говорила ли потом эта жена что-то обо мне?
— Она ничего не говорила, — радостно заявил Владимир, злорадствуя и торжествуя, — и не вздумай лезть к ним, у них и так сложные отношения. Ты что как с цепи сорвался? Сначала совращать малолетних, потом уводить чужих жен…
— Я ее пока не увел! — словно оправдываясь, напомнил Кир, уселся в кресло и закурил нервно, давясь дымом, — пока.
— Вот именно, — пробурчал друг, — еще только этого не хватало. Наташа не у тебя?
— Нет, а что, должна быть?
— Нет. А Люся?
Повисла тяжелая и неприятная пауза, Владимир в эти несколько минут успел надумать много интересных подробностей и выйти из себя, а Кир впал в какую-то мрачную меланхолию, задумался и не заметил, как сигарета догорела до конца и обожгла пальцы. Он чертыхнулся и бросил ее останки на пол.
