Затем в дверь просунул голову Ральф. Его, как и всех мужей на свете, волновал один вопрос: почему это, черт возьми, женщины так долго одеваются?
– Ты выглядишь очень мило, – заметил он, а затем все испортил, добавив: – Как всегда.
Я заявила, что буду готова еще не скоро. И посоветовала Ральфу пойти и налить себе выпить. Похоже, он счел это недурной идеей и притворил дверь.
Для глаз я избрала почти театральный грим – двойной слой туши. Глаза у меня и без того темные, а в обрамлении этих роскошных ресниц будут выглядеть, как у Медеи. И пусть взгляд их может показаться кому-то опасным, я ничего не имела против. Помаду я выбрала самую яркую, под названием «Дерзкая вишня». Затем распустила волосы – черные на черном. Так, прекрасно, Анжела! Ты сегодня просто всех убьешь!
Главная проблема – украшения. Все свои лучшие вещи я давно распродала, а ожерелье из «Батлер энд Уильсон» украшало шею манекена в витрине. Тут вдруг я вспомнила об одной индийской безделушке, которую как-то купила на Тоттенхем-корт-роуд. Это была пара серег, сделанных из крохотных серебряных колокольчиков, которые звенели при каждом движении. То, что надо! Буду звенеть при ходьбе, точно сзывая на восточную молитву!
И наконец духи. Духов у меня не было, ни капли! Кэролайн, несомненно, будет благоухать самыми дорогими, «Голубка Пикассо», купить которые можно только в Нью-Йорке. Так что уж в этом я ей не соперница. Но тут на помощь снова пришла Индия. Мускус! Он будет прекрасно сочетаться со звенящими колокольчиками и образом Медеи. Или нет? Ничего, пусть будет индийский мускус.
– До чего ж от тебя воняет, мам! – вынесла свой приговор Рейчел и вышла из спальни, зажав носик.
Я поняла, что боги на нашей стороне, когда увидела, что облака к вечеру стали рассеиваться и над площадью засияло заходящее солнце, высвечивая крохотные зеленые почки на ветвях платанов, которые еще вчера казались такими по-зимнему голыми и серыми. Апрель в Лондоне внезапно превратился в июнь. Так что если в торговом зале станет тесно и душно, мы вполне можем переместиться во внутренний дворик, где стояли стулья и находилась небольшая лужайка – жильцы, обитавшие в соседних домах, устроили здесь нечто вроде общественного садика. Я даже скрестила пальцы, моля судьбу о том, чтобы они не отказались пустить нас.
– О, да пусть только попробуют не пустить! – заявила Гейл. – Садик теперь принадлежит и нам. – И, чтобы подчеркнуть свою решимость, сказала, чтоб я позвонила Рику и попросила раздобыть жаровню для каштанов.
– Но ведь сейчас для каштанов еще не сезон, – робко заметила я.
Гейл окинула меня снисходительно-насмешливым взглядом:
– Это верно, дорогая. Вот почему Рику будет не просто раздобыть жаровню.
– Ну а каштаны?
– Послушай! Для Рика не существует сезонных проблем. Найдет, если захочет.
И он нашел. И щипчики тоже. И маленькие коричневые пакетики. Вопросов я не задавала. Рик даже вызвался быть шеф-поваром, утверждая, что еще мальчишкой проделывал это много раз у выхода из лондонских театров в то время, когда торговли вразнос и с лотков еще не было и в помине. Мне определенно все больше нравился Рик. Эдакий тихий и нежный воришка, которого очень удобно иметь под рукой, как прирученного горностая в доме.
Ко времени, когда прибыли мы с Ральфом, у Гейл все уже было почти готово. Прилавок покрывала белая скатерть, уставленная узенькими бокалами для шампанского. Рядом в огромном оловянном тазу гремели кубики льда. Стол, взятый напрокат у соседей, ломился от угощений – салатов, салями, оливок и прочего, которые обязался поставить Ренато. Сам он обещал подойти чуть позже, когда спадет наплыв посетителей в ресторане.
Было уже почти семь. Через окно, выходившее на задний двор, я видела, как Рик в ранних сумерках колдует над жаровней. Он принес несколько фонариков, и в их желтоватом свете я заметила, что он собрал все деревянные скамьи из общего сада и расставил их неподалеку от огня.
– Ну что, тогда вперед! – скомандовала Гейл, хлопнув в ладоши. – Мне, черт возьми, просто необходимо выпить!
И она с хлопком открыла первую бутылку шампанского.
– За нас и состояние, которое мы собираемся сколотить! – сказала она, поднимая бокал. При этом шаль совершенно изумительной радужной расцветки, которую она накинула поверх платья, заискрилась и заиграла, словно закатное небо над бурным морем.
И тут начали прибывать первые гости.
В течение часа или около того это походило на официальный прием (за мой счет). Я уже была не рада, что мы все это затеяли.
– Позвольте представить, Анжела Мертон, мой партнер. Затем на речи Гейл стало сказываться выпитое шампанское.
– Знакомьтесь, Анжела. Нет, тебе она не по зубам, дорогуша! Она у нас замужем.
– Знакомься, Анжела. Потрясающая девушка, но не для тебя, лапочка. Она предпочитает мужчин.
Гейл была знакома со всеми, всех обнимала, каждого знакомила со мной, подталкивала меня от одного гостя к другому. Пока я не начала чувствовать себя пакетом, передаваемым из рук в руки. То жена посла в Мексике; то какая-то дама из Найтсбриджа с лицом, напоминавшим маску неведомого племени; то некий аргентинец, знаменитый игрок в поло, в сопровождении некоего восторженного юного создания, годившегося ему в дочери; то леди с громкой фамилией, которая умудрялась разговаривать и одновременно сохранять на лице светскую улыбку; затем – модель, столь совершенных форм создание, что рядом с ней я почувствовала себя неуклюжей старой кошелкой.
А затем вдруг Кэролайн, ощущавшая себя как рыба в воде, словно все вокруг принадлежит только ей. Она обернулась ко мне.
– Вот уж не подозревала, что ты знакома со всеми этими людьми, Анжела! – сказала она и снова развернулась лицом к гостям, с которыми только что разговаривала.
На ней были невероятно узкие джинсы и коричневые замшевые сапоги до колен, туалет довершала кремовая шелковая блуза, завязанная на животе узлом. Не слишком похоже на вечерний наряд, если не считать того, что шею Кэролайн украшал золотой ошейник с рубинами, денег от продажи которого наверняка хватило бы на расплату с внешними долгами страны.
– Да не знаю я их! – раздраженно бросила я, но она, похоже, не слышала.
Я потеряла Ральфа; лишь время от времени видела, как он мелькает в толпе, беседуя с дамой, возраст которой позволял предположить, что она помнила его еще молодым и знаменитым. И я тут же устыдилась злобной своей мысли.
Был здесь и Патрик, которого Кэролайн бросила на произвол судьбы еще с порога. С выражением детского восторга и изумления на лице он болтал с невероятно тоненькой и гибкой моделью, время от времени делая бесплодные усилия оторвать взор от ее прелестей, прикрытых какой-то полоской ткани.
