Но, пресвятые котики, какие же серьги замечательные. Подруги и знакомые бы сказали, что Мирон Львович меня балует. И вот вопрос. Если вчера он был готов к тому, что я уйду, то квартиру мне снял и серьги подкинул не в качестве оплаты за девственность? Или он настолько в себе уверен, что знал — я никуда не денусь и меня его разговоры с “разбитым сердцем” подстегнут на глупость? Сложно! Вот бы влезть в мысли Мирона Львовича и понять, что у него творится в голове.
Глава 18. Ремень
Опаздываю. Я увлеклась исследованием новой квартиры и поиском всех личных вещей, а затем пробыла в душе минут тридцать, набираясь решительности и смелости, которые мне не помешают при встрече с Мироном Львовичем.
Вежливо здороваюсь с коллегами, поднимаюсь в приемную и готовлю чашку черного кофе без сахара. Стучусь в дверь кабинета Мирона Львовича и слышу глухое:
— Входи.
Подчиняюсь. Держа в одной руке блюдце с чашкой кофе, цокаю по паркету к столу под внимательным взглядом Мирона Львовича, который лениво крутится в кресле.
— Мирон Львович, — уверенно начинаю я.
— Да? — официальным тоном спрашивает он.
И тут я теряюсь. Хотела с ним серьезно поговорить и предъявить претензию, что я, мягко скажем, удивлена моему внезапному переезду. Ставлю перед ним чашку с кофе и заявляю:
— Так нельзя.
— Конкретизируй.
— Я о квартире и…
— Тебя в ней что-то не устраивает?
— Во-первых, она не моего уровня и я не могу ее себе позволить, — стараюсь говорить спокойно и тактично.
— Я могу, — Мирон Львович делает глоток, бесстрастно глядя на меня. — Согласись, оттуда открывается отличный вид.
А через секунду встает и вышагивает к двери, которую с щелчком запирает.
— В нашем уговоре не было ни слова о квартирах с отличным видом, — главное — сохранять спокойствие, даже если он вознамерился воплотить в жизнь угрозу о порке.
— Хорошо, оформим ее, как корпоративную. Подготовь приказ для бухгалтерии, — пожимает плечами и возвращается за стол.
— Так еще хуже!
Кто выделяет средства на аренду элитного жилья для секретарши? И ежу понятно, что бухгалтерши заподозрят меня и Мирона Львовича в близких связях. Хотя и зарплата в двести тысяч уже наталкивает на нехорошие мысли, но квартира точно утвердит их во мнении, что я личная шлюха босса.
— Тогда оставим все как есть.
Как у него все легко и просто.
— Мирон Львович! — громко восклицаю я и продолжаю тише и неувереннее. — Вы меня должны были хотя бы спросить.
— Ты не вернешься в бабушатник, Софушка, — сердито смотрит в глаза, и его голос понижается до гневливых ноток. — Это мое решение. И нет, я не должен тебя спрашивать.
Мое упрямство улетучивается. И чего это я с ним спорю? Поздновато играть в гордую, смелую и независимую. Я вчера на ужине прощелкала шанс выйти сухой из воды. Раз согласилась сыграть с Мироном Львовичем, то смысл сейчас ерничать? Я хозяйка своим словам или непоследовательная истеричка?
— А теперь побеседуем о том, что ты опоздала на час и пятнадцать минут. Помнится, ты мне говорила, что этого больше не повторится.
— Прошу прощения, — твердо и открыто смотрю в глаза Мирона Львовича. — Вы требуете объяснительную? Или с вашей диктовки написать выговор и распечатать для подписи?
— Второй вариант, — выдвигает ящик, вытягивает из стопки бумаги белый лист и кладет на стол.
Затем встает и вручает золотую увесистую ручку. Склоняюсь над листом, опершись левой рукой о стол, вывожу аккуратные буквы. Мирон Львович расстегивает и резким движением снимает ремень.
Оглядываюсь, и он насмешливо вскидывает бровь, мол, я же обещал тебя выпороть за опоздание. Вчера он сказал, что сопротивление его заводит, и я не стану потакать его капризам.
— В связи с опозданием на работу секретаря Березкиной Софьи Андреевны на час и пятнадцать минут приказываю, — делает паузу, складывая ремень пополам, — двоеточие. Теперь с новой строки. Наложить на Березкину Софью Андреевну взыскание в виде устного выговора и трех… ммм… нет… пяти ударов ремнем по ее сладкой попе.
Не успеваю поставить точку, как на ягодицы со свистом опускается ремень. Закусываю губы. Удар не сколько болезненный, а унизительный.
— Один, — хмыкает Мирон Львович и заносит руку с ремнем, — два…
Второй удар злее и резче, и от него я вздрагиваю и краснею, потому что меня, наконец, пробивает стыдом. Ненадолго же меня хватило.
— Три…
Третий шлепок легкий и игривый. Четвертый весьма болезненный. Я даже всхлипываю, а от пятого, выверенного и обжигающего сквозь легкую ткань юбки, сдавленно и со стоном выдыхаю. Чувствую, как к промежности приливает кровь, и наполняет ее тянущей болью. Я завелась от постыдной порки.
Разворачиваюсь к Мирону Львовичу и молча наблюдаю за тем, как он умело и невозмутимо заправляет ремень в брюки. От него, как обычно, приятно и ненавязчиво пахнет, а щеки — гладко выбриты.
— Могу идти, Мирон Львович? — тихо и на выдохе спрашиваю я.
— Нет, — садится в кресло и откидывается назад, развернувшись ко мне.
Ноги широко расставлены, руки лежат на подлокотниках. Вид расслабленный и непринужденный, а глаза горят огнем вожделения. Возбужден и оттого прекрасен. Мне льстит его желание. Мне мало ремня и я хочу близости, но боюсь, что окончится очередной порцией боли.
— Ты должна отработать свое опоздание, — скалится в хищной улыбке. — Иначе я направлю выговор в кадровый отдел.
— Вы не посмеете, — охаю. — Это же глупость несусветная!
— Марии Ивановне будет что обсудить с бухгалтерами, — щурится и усмехается. — Если ты думаешь, что я постесняюсь отнести выговор, где я приказываю тебя отшлепать, то ты ошибаешься. Приступай, Софушка. На колени.
Последняя фраза была сказана четко, строго и сердито.
— На ваши? — зачем-то спрашиваю я.
Встает, всматриваясь в глаза, пробегает пальцами по щеке, касается губ и повелительно давит на плечи. Вскидываюсь, но он ныряет ладонью под волосы и удерживает меня за шею. Упираюсь в его крепкую грудь руками и подрагивающим от возмущения и желания голосом цежу сквозь зубы:
— Вы отвратительный мерзавец, — слова выходят хриплыми и томными. Я могла таким тоном признаться ему в любви. — Подлец. Как вам не стыдно?
— Страшно? — изгибает бровь и проникновенно шепчет. — Боишься познакомиться со мной поближе?
Целует. Ноги подкашиваются, и Мирон Львович вновь давит на плечи. Ослабев от его подлой нежности, опускаюсь на колени. Медленно расстегивает молнию и являет моему обескураженному взору то, чем лишил меня невинности.
Я видела члены только на фотографиях в сети, и вживую мужское достоинство меня в первый момент очень пугает. В обхвате с мое запястье. Жилистый в переплетении вздутых вен и с розоватой и гладкой, будто отполированной, головкой. Глядя на восставшую плоть, забываю даже, как меня зовут.
— Порадуй меня.
Мир на несколько секунд перестает существовать, настолько я изумлена. И что мне с ним делать? И как он в меня поместился?
— А… Но… Мирон Львович… — поднимаю взгляд. — Как… Я не могу…
— Губами, Софушка, языком. Импровизируй, — поглаживает пальцами мою щеку. — Я все утро только о твоих губах и думал.
Да что он со мной делает? Дыхание перехватывает от его улыбки и взгляда с темной поволокой. Соблазняет, бессовестно совращает и увлекает в глубины порока и греха.
Осознаю желание коснуться Мирона Львовича и познать его с иной стороны и испробовать на вкус. И самой открыться ему и выпустить на волю топкую нежность, подчинившись его прав владеть мной.
Под шумный выдох целую упругую головку, а затем робко касаюсь языком нежной уздечки. Действую по наитию, как и было приказано. Член едва заметно вздрагивает от моей несмелой ласки. Удивлена его требовательной отзывчивостью.
— Смелее, — шепчет Мирон Львович, и от его голоса по телу пробегает мелкая дрожь.
Открываю рот и смыкаю губы. Поддаюсь головой чуть вперед, скользнув ртом по твердому, как камень, члену, обхватив пальцами его основание. Несколько несмелых и неглубоких движений, и тщательно смачиваю ствол мужской гордости языком.
