ГЛАВА 10
КЭРРИ
Волосы Дэшила медовые, словно поцелованные солнцем, блестящие и отливающие золотом, выделяются повсюду. В сочетании с тем фактом, что парень более чем на фут выше большинства людей в академии Вульф-Холла, его рост и цвет волос позволяют легко отследить его в толпе. Я следую за ним по коридору к научному блоку, гадая, куда, черт возьми, он направляется. Сейчас у него там нет занятий. Знаю, что нет, потому что Дэш изучает физику, биологию и химию, и я тоже. Ему не нужно появляться в отделении естественных наук до завтрашнего утра.
Пакса и Рэна нигде не видно. Они оба направились к выходу из здания, оживленно разговаривая, когда выскользнули из главного входа Вульф-Холла. Как будто они даже не заметили, что Дэша с ними нет, и он даже не попрощался. Парень просто... откололся и начал прокладывать себе путь через поток студентов, шагая на север с мрачной решимостью человека, у которого есть какая-то конкретная цель.
Меня ждут в моей комнате. Мара может появиться там в любую минуту, изливая свои чувства к Рэну или, скорее всего, к доктору Фитцпатрику теперь, когда он проявил к ней некоторое внимание в классе, а меня там не будет. К добру или к худу (определенно к худу, потому что я явно потеряла свой гребаный разум) следую за острым на язык парнем из Бунт-Хауса по всему кампусу академии, как его чертова личная фанатка. Что, черт возьми, со мной не так?
Дэшил ни разу не оглянулся. На мгновение мне кажется, что он направляется в оркестровую комнату. Но нет. Парень проходит мимо входа музыкального отделения, мимо научных лабораторий и сворачивает за угол, и тогда я понимаю, куда тот направляется. Парень выходит на улицу. Дверь аварийного выхода все еще медленно закрывается, когда я поворачиваю за угол вслед за ним. Мне кажется, я ловлю отблеск солнечного света, отражающегося от ярких светлых волос.
«Возвращайся в свою комнату, малышка. Я не шучу. Это умышленное неподчинение. Зачем нарушать правила, когда все идет так хорошо?»
Старый добрый Олдермен вмешивается как раз вовремя, когда мне нужна доза здравого смысла. Жаль, что его здесь нет, чтобы озвучить свой приказ наяву, не так ли? Я хочу знать, какого черта наговорила Харкорт. Неужели Рэн и Пакс реально трахнули мать того парня? Это кажется маловероятным, но я же видела, как Рэн спускался по лестнице, стирая что-то красное со своей руки. Прежде всего, мне хочется знать, трогал ли Дэш мать парня. Харкорт сказала, что описание двух мальчиков не соответствует Дэшилу, но в животе у меня скручивается такое отвратительное, неловкое, стесненное чувство. И я не смогу успокоиться, пока парень не посмотрит мне в глаза и не даст прямой ответ.
Это имеет значение? Полагаю, нет. Не похоже, что я снова буду целоваться с Дэшем. Он чертовски ясно дал понять, что не проявляет ко мне никакого интереса.
«И вот так просто тайна исчезла».
В ближайшее время я не забуду эти слова или язвительное выражение на лице парня, когда он произносил их. Они врезались так глубоко, что задели кость и достали глубин мозга. Так почему же я не могу просто оставить это в покое?
Я изо всех сил боролась, чтобы попасть сюда. И с самого первого дня в академии делала все, что было в моих силах, чтобы избегать неприятностей. Избегала любого поведения, которое могло бы привести к тому, что меня каким-либо образом заметят. Так и должно было оставаться. Когда вы обгоняете свое прошлое, иногда настоящее нужно свести к минимуму, чтобы оно было безопасным. Вовлекаться во что-либо, отдаленно связанное с Бунт-Хаусом, — чертовски плохая идея, приравненная к чистому безумию. Мне нужно умыть руки от Дэшила Ловетта и бежать в противоположном направлении, словно меня преследует рой пчел-убийц, но…
Черт бы побрал это «но».
Я ненавижу это «но».
Это корень всех моих проблем.
Я не могу умыть руки и убежать, потому что в лорде Дэшиле Ловетте Четвертом есть что-то такое, что заставляет мое сердце биться быстрее. Когда тот садится за пианино, он совершенно другой человек. Я ищу этого Дэшила, ищу в течение долгого времени, и, кажется, не могу отпустить. Избегание неприятностей, разбитого сердца и нежелательного внимания имеет свои преимущества, но это также приводит к очень скучному существованию. А это именно то, что я делаю. Существую. Просто справляюсь. Делая это изо дня в день, поздравляя себя, когда совершаю такой маленький подвиг без сбоев. Жить так? Делать себя такой незначительной? Часть меня увядает и умирает с каждым днем, пока я соблюдаю правила и перестраховываюсь. Я начала задаваться вопросом, сколько времени пройдет, прежде чем от меня ничего не останется. Мне нравится слушать, как Дэш играет. Нравится жар в животе, когда смотрю на него. Нравится, как мир загорается, когда наши взгляды встречаются.
Я знаю, что сказал бы Олдермен. Он бы посмотрел на меня очень серьезно и задал вопрос: «С каких это пор мир в огне стал хорошей вещью? Он заставляет тебя чувствовать, что все вокруг ярко и пылает, малышка? Тогда беги без оглядки». Он уже говорил это раньше. Усадив меня за обеденный стол в пентхаусе в Сиэтле, посмотрел на меня печальным, но твердым взглядом. «Лучше иметь стабильную, комфортную, легкую жизнь, чем связываться со всем этим. Поверь мне. Я принес такую же жертву двадцать лет назад и никогда не оглядывался назад».
Дважды я спрашивала его, что случилось двадцать лет назад. Оба раза он молчал и так злился, погружаясь в угрюмую тишину, которая ревела в тихих помещениях нашего дома и эхом отражалась от стен в течение нескольких дней после этого. Я быстро поняла, что он никогда не расскажет мне свою тайну, даже если знает мою, и, подталкивая его, ничего не добьюсь.
Я следую за Дэшилом к запасному выходу, молясь про себя, чтобы он уже не отправился в лабиринт. Если да, то все кончено. Ни за что на свете не полезу в эту штуковину. Я заблудилась в нем в мою первую неделю в Вульф-Холле, блуждая по узким, обнесенным изгородью тропинкам, и мне потребовалось два часа, чтобы выбраться. В штате Нью-Гэмпшир не хватит денег, чтобы заманить меня туда.
Сначала думаю, что Дэшил ушел внутрь, потому что нигде его не вижу, но потом снова ловлю отблеск золота его волос, как рыбьей чешуи, сверкающей под поверхностью неподвижной воды, и поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как он исчезает, двигаясь вниз по склону к старой разрушенной часовне.
От здания почти ничего не осталось, только рушащийся фундамент того, что когда-то, по слухам, было очень величественным зданием. В самом высоком месте стены часовни доходят мне только до середины бедра. Иногда среди обломков можно найти небольшие старинные артефакты — старую, потрепанную непогодой книгу, пару древних очков для чтения, подсвечник — но большинство студентов оставляют брошенные безделушки среди заросшей травы, наполовину похороненные и забытые. Во-первых, часовня «под запретом» в самом строгом смысле этого слова. Последнее, что нужно директору Харкорту, чтобы сын генерала военно-морского флота, который валял дурака, застрял под плитой старой кирпичной кладки. Удовлетворение такого иска в мгновение ока обанкротит школу. Во-вторых, это место чертовски жуткое. Ветер здесь странно стонет в кронах деревьев. Воздух всегда кажется на пару градусов прохладнее, чем где-либо еще на территории Вульф-Холла.
Я надеюсь, что Дэш обогнет часовню и продолжит свой путь к искусственному озеру на границе леса, но он этого не делает. Парень идет прямиком к часовне, большими шагами преодолевая неровности стен, и не останавливается, пока не добирается до кладбища.
Сколько людей должно быть похоронено в одном месте, прежде чем место можно будет официально назвать кладбищем? Я никогда раньше не задумывалась над этим. На кладбище Вульф-Холла всего восемь надгробий, что поначалу кажется не так уж и много. Пока не вспомните, что это место всегда было школой, и, конечно, это ненормально, когда люди умирают в школе и остаются похороненными там.
