попкорн, нашла в темноте руку Третьякова и вцепилась в нее совершенно непроизвольно, забыв о том, что это было как-бы мной запланировано. А потом уткнулась ему куда-то в район плеча, чтобы не смотреть на экран.
— Извини, кажется я переоценила свои силы, — шепнула я.
— Может, уйдем? — шепнул он в ответ.
— Нет, все нормально. не знаю, зачем я выбрала этот фильм.
— Зато я знаю. Чтобы появился повод вцепиться в мою руку.
— Вот еще. Помечтай. Просто мне страшно.
И я еще теснее прижалась к нему, до такой степени, что вторая рука скользнула на грудь, а лицо переместилось ближе к шее.
Я прикрыла глаза. Даже если бы захотела, то ни за какие коврижки не отпустила бы его сейчас. Но что самое странное, мне и не хотелось.
«Почему я не испытываю такие ощущения ни с Панкратовым, ни с Зиминым?» — хотелось закричать мне. Почему черт возьми он??? Я уже не слышала ни зверских криков, ни пробирающей до костей музыки, основной функцией которой было подготовить зрителей к чему-то ужасному. Хотелось, чтобы мгновения тянулись и тянулись. Перед глазами возникло видение: вот я перебираюсь к нему на колени, обвиваю шею, зарываюсь пальцами в волосы, а его сильные руки скользят по моей талии, обнимают сзади и прижимают к себе. Крепко, жестко. Его глаза смотрят цепко, тяжело, как может смотреть только он, но на это раз вместо обычной снисходительности в них читается неприкрытое, срывающее крышу желание.
О боже, никогда еще меня не посещали сексуальные фантазии такого плана, если я обнимаюсь с парнем, к тому же на подобном фильме. Видение предстало таким реальным, что я непроизвольно прикоснулась губами к его плечу и поцеловала, с опозданием сообразив, что делаю. Слава богам, через одежду он не мог ощутить этого прикосновения, вот бы, наверное, повеселился. Или решил, что я сошла с ума.
Я отпрянула от него и вернулась на свое место.
Он повернул голову и взглянул на меня, даже в темноте я ощущала взгляд.
— Уже не страшно, — шепнула я, — спасибо за поддержку.
Теперь я откинулась назад и снова прикрыла глаза. Он сидит здесь, совсем рядом, я чувствую исходящее от него тепло, и, если чуть подвинуть ногу, касаюсь своим коленом его ноги, невесомо, но этого достаточно, чтобы появилась слабость в ногах и во всем теле. Моему телу комфортно, приятно и спокойно сидеть с ним вот так рядом, что больше никого вокруг не нужно, и не нужно слов. И…
— Дамы и господа, сеанс окончен.
Свет ударил по векам, заставив сощуриться, и я поняла, что в первый раз в жизни пропустила весь фильм.
— Хорошо спалось? — осведомился Третьяков, подавая мне куртку.
— Не очень.
— Что так?
— Сон дурацкий приснился. Я теперь точно знаю, что терпеть не могу ужастики.
— А мне понравилось.
— Неужели?
Ну вот, пока я как последняя идиотка представляла невесть что, Третьяков и ухом не повел. Сидел и преспокойно смотрел фильм, и тот ему даже понравился, при том, что я не запомнила ни слова.
Вместе с другими зрителями мы покинули зал, и направились к выходу. Я шла молча, косилась на Третьякова и пыталась списать свои чувства на временное помутнение. В конце концов, это я должна была его соблазнять, а не он меня, а что в итоге? Я, как дура, мечтала о том, что окажусь в его объятиях? Нет, я не должна и мысли допускать, что он может мне нравиться. Это только пари, ничего больше. Глупое, безответственное поведение, которое привело к вот таким вот последствиям. Нельзя допустить, чтобы я хоть на секунду больше, чем это нужно для дела, думала о нем.
— Отвезу тебя домой, — предложила я, когда мы подошли к моей Ауди и Третьяков забрал свой рюкзак.
— Не стоит, остановка рядом.
— Ладно, как скажешь, — весь задор пропал, осталась только слабость и дурацкое ощущение, что я вновь в своем детстве, расшибая лоб в кровь бьюсь в закрытую дверь, пытаюсь получить одобрение от того, кому до меня нет никакого дела.
— Пока, Антонова, увидимся на лекциях.
— Давай.
Он повернулся чтобы уйти, я же развернулась к машине с намерением заползти в салон, чтобы остаться одной. Тогда я смогу дать волю обуревавшим меня чувствам.
Но вдруг сделал шаг назад и притянул меня к себе.
— Когда я сказал, что мне понравилось, я имел в виду не фильм, Антонова, а ужастики терпеть не могу.
Поцеловал куда-то в район виска и зашагал прочь.
И что это значит?
Я смотрела на его удаляющуюся фигуру, силясь понять, что это сейчас было. Прикоснулась рукой к виску, к тому месту, где за секунду до этого чувствовала касание его губ, но сразу же отдернула руку.
А ничего не было, просто решил пожалеть, небось увидел, что глаза у тебя почти на мокром месте. Но все же? То есть, не хотел же он сказать, что ему понравилось обниматься со мной, или хотел?
Совершенно обескураженная, я, наконец, нырнула в салон, завела мотор и поехала домой.
Чашка горячего чая, плед и книга помогут справиться с бессонной ночью.
Уснуть удалось ближе к пяти утра, зато, когда прозвенел будильник, еле смогла оторвать голову от подушки. Сначала мелькнула мысль забить сегодня на пары, но тут же пересилила себя, поднялась с кровати и поплелась в душ.
Прохладная вода немного взбодрила, но в теплом салоне машины снова укачало, а потому на лекции я приехала сонная и слегка растрепанная.
Подруг встретила на улице, и мы вместе пошли на занятия.
— Как прошло свидание с Толиком? — поинтересовалась я у Милы.
— Он классный, — весело пропела она, — сегодня мы снова встречаемся, идем в кино.
При слове «кино» я вздрогнула. Как ни старалась прогнать нахлынувшие вчера чувства, сейчас они вновь дали о себе знать.
Посмотрела по сторонам, очень хотелось увидеть Третьякова и убедиться, что вчерашние ощущения просто игра больного воображения, но его не было видно. Студенты разбредались по аудиториям, только
