рамками не скованна. Если захочет убить — просто постарается это сделать.
— А как же отель? — переспрашивает она с запинкой.
Если бы я не был так сильно занят борьбой с гневом, то наверняка испытал стыд за то, что ввязываю ее в это. Она ведь даже не подозревает, через что ей придется пройти за ужином с четой Волынских. Сам бы я добровольно на такое не подписался. Но если ей вдруг захочется разбомбить французский сервиз матери — я не стану ей мешать.
— Успеем, — подмигиваю ей я, отмечая психическую волну, исходящую от отца.
Он, разумеется, с первых секунд скалькулировал в голове всю ее жизнь и навесил ярлык «не годна». И это главная причина, почему я пригласил ее поехать на ужин. Чтобы в тысячный раз дать понять, что не ему решать.
— Ну ладно, — неуверенно говорит Ярослава, подтягивая к себе чемодан. — Поехали.
Пусть моей целью и является эпатировать отца, но я все равно испытываю странное удовлетворение, когда она без толики удивления или восторга садится в ожидающий у входа «Майбах». Будто ездила на таком всю жизнь.
Хотя дело в другом, конечно. Она понятия не имеет, сколько стоит эта бронированная тачка, и ей плевать. Чувствую, веселая выдастся поездка. Особенно меня радует то, как кривится лицо отца, привыкшего сидеть на заднем диване. Он терпеть не может ездить впереди — не по чину.
— Ты как? — тихо спрашиваю я, оценивая состояние своей спутницы. Полчаса в северной столице, а уже столько потрясений.
— Нормально, — кивает она, теребя бахрому на своих шортах. — Это точно нормально, что я еду?
— Точно, — подтверждаю я и наклоняюсь к ней ближе, одновременно ловя наблюдающий взгляд отца в зеркале козырька. — Не бойся его. Он, конечно, депутат, но не такой страшный.
— Твой отец депутат? — шепотом, но без какого-либо трепета или удивления переспрашивает Ярослава.
Я чувствую озадаченность. То есть, не в этом было дело? Я думал, она его узнала — все-таки его надменное лицо часто мелькает в новостях, — и потому побледнела.
— Мне просто показалось, что ты его узнала.
Помотав головой, Ярослава сосредоточенно хмурит лоб, будто размышляет о чем-то.
— Что? — переспрашиваю я, начиная теряться в догадках.
— Если я скажу, то ты назовешь меня дурой.
— Обзываться — не мой стиль, если не заметила. Говори.
В течение нескольких секунд она поглаживает бахрому на шортах, а потом, словно решившись, тянется к моему уху. От ее теплого дыхания, несмотря на присутствие третьих лиц, резко твердеет в паху.
— Мне в детстве снился один сон… — быстро тараторит Ярослава. — Давно, правда. Я после него просыпалась и долго плакала… И спать одна боялась. В общем, меня хотели убить. А человек, который этот делал, выглядел точь в точь как твой отец… Дурдом, да?
— Здра-а-авствуй, мой милый! Наконец-то ты дома.
Мать, как всегда надушенная и одетая так, будто в ближайший час ее ждут на ужин к президенту, встречает нас у дверей.
Высвободившись из ее объятий, я кивком приветствую Жанну, домработницу. Встреча предполагалась более трепетной, но Ярослава со своими детскими кошмарами спутала мои планы. Ее рассказ в машине настолько меня поразил в самом хреновом смысле, что я буквально ни о чем думать не могу. Я бы и не придал значению ее словам о сходстве отца с мужиком из сновидений, списав это на забавное совпадение или вымысел, если бы сам не видел дурацкие сны о реально существующих местах и людях.
— Здравствуйте! — звонко раздается из-за моего плеча. — Меня зовут Ярослава. Можно просто Яс.
Выражение недоумения, появившееся на лице матери в этот момент, бесценно. За время поездки сюда Ярослава успела окончательно прийти в себя и, кажется, готова покорять окружающих своей непосредственностью.
— Здравствуйте, — натянуто произносит мама, медленно скользя взглядом по моей спутнице и особенно задерживаясь на ее белых носках. — Вы, я так понимаю, знакомая Алана.
Ох уж этот домашний очаг и добрые семейные традиции. Я по вам скучал.
Если бы мама смогла подобрать слово, которое лучше подчеркнет социальную дистанцию, Ярослава не удостоилась бы даже этого безликого «знакомая». Настолько сильно ей не хочется верить в то, что я и она связаны чем-то большим, чем просто нелепой случайностью.
— Яся моя хорошая подруга, — с удовольствием выговариваю я, заново включаясь в игру, о которой забыл. — Извини… — ласково поглаживаю Ярославу по плечу. — Яс. Все время забываю, что ты не любишь.
Мне даже самому смешно, как правдоподобно все выходит, и вдвойне смешно от неподдельного смятения в глазах мамы. Если даже Женя, учащаяся в МГИМО, была, по их с отцом мнению, недостойной для меня партией, могу представить, что происходит в ее голове сейчас.
— Давайте в дом пройдем, — недовольно гудит отец, зашедший за нами следом. — Жанна пусть приборы достанет гостье.
Эта его привычка отдавать распоряжения домработнице исключительно через третьих лиц меня тоже дико злит. Вот же она, рядом стоит. Будто его депутатская неприкосновенность пошатнется от того, что он обратится к ней лично.
— Жанна, поставь на стол дополнительные приборы, — повторяет мать, переключаясь на привычный тон гостеприимной хозяйки дома. — Ты голодный, наверное, да? — гладит меня по руке. — У нас сегодня рыба. Папа снова мясо не ест.
— Пойдем. — Я машинально приобнимаю Ярославу за талию, чтобы поддержать в предстоящем непростом деле — высидеть ужин с отцом, который, в довесок к своему и без того скверному характеру, сел на диету. — Ты к рыбе как относишься?
— Смотря к какой, — живо отзывается Ярослава, мимо которой, как оказалось, прошел весь невербальный негатив. — Мойву обожаю. Бабушка так вкусно жарила, что можно было есть с костями.
На спине ощущается неприятная вибрация. Отец, идущий позади, разумеется, все слышит и ожидаемо раздражается.
— Какая будет — сейчас узнаем. Мойву давно не ел… — Обернувшись, я перехожу на свой излюбленный почтительно-издевательский тон — единственное оружие, которое выручает меня в общении с отцом. — Георгий Сергеевич, вы не в курсе, какая рыба нас ждет? Случайно не мойва?
Отец стреляет в меня убийственным взглядом, но ничего не отвечает. Так он, якобы, блюдет достоинство, стареющий
