— Я сказала — прекратите! — В этот раз пришлось повторить громче, и вырывающаяся из моих рук Оксана затихла.
Кристина моментально разыграла роль жертвы и зарыдала даже громче, чем только что визжала. Затем в два шага достигла кровати и упала на нее с высоты своего роста. Очень театрально, но неестественно.
Я посмотрела на Оксану. Она тоже плакала, дрожала, но спектакля при этом не разыгрывала. Молча вытирала слезы и смотрела в пол.
— Кристина, встань! — строго пресекла я маленькую актрису.
— Она мне все волосы повыдирала! Ненормальная! — завизжала та и снова уткнулась в подушку.
— Кристина, встань, пожалуйста! — снова попросила я. — Вы сейчас же объясните, что случилось, иначе завтра придется разговаривать уже не со мной, а с директором.
Угроза произвела нужный эффект. Девочка сбавила громкость и поднялась с кровати. Но вот тон ее так и остался великомученическим:
— Она первая на меня налетела! — обвиняюще заявила Кристина, тыча указательным пальцем в Оксану.
— Это правда, Оксана? Ты затеяла драку?
— Я, — сквозь всхлипы ответила та.
— Причина?
— Она по ночам на улицу бегает! — тут же выдала Кристина. — Записки строчит! В этот раз я ей замечание сделала! Хотела старшим рассказать, а нашей принцессе это не понравилось! Вот и набросилась на меня!
Я подняла с пола разорванные листки бумаги и забрала у Кристины вторую часть. В отличие от Оксаны, мне листки отдали без боя и сопротивления. Зато когда я пробежалась глазами по первым строчкам, ко мне, протягивая руки, подскочила Оксана. Только вот отобрать не решилась, застыла.
— Это твое? — спросила я.
Того, что я увидела, хватило, чтобы понять: это не просто записки. Это очень личное. От подобного шокирующего открытия по спине пробежали мурашки. Оксана писала не отцу. Она писала матери. Заведомо зная, что эти строки так никто и не прочитает.
— Мое… — произнесла девочка, когда я сложила разорванные листки и вернула ей.
— И как это оказалось у Кристины?
Оксана не ответила, лишь спрятала свое незаконченное послание за спину. Тут со стороны молчаливых наблюдателей началась вялая возня. Одна из девочек, игравшая с Оксаной больше всех, несмело шагнула в нашу сторону.
— Кристина украла это письмо у Оксаны из-под подушки!
— Врешь, гадина! — тут же зарычала Кристина, позабыв про слезы.
— Лиза не врет, — заступилась другая девочка, тоже шагая к нам. — Кристина мало того что стащила письмо, так еще и на всю спальню читала, пока Оксанки не было! А когда та пришла и попыталась листки отнять, они подрались!
— Это правда? — повернулась я к Кристине.
— Может, и правда! — скривила личико девчонка. — И что вы мне сделаете, папе пожалуетесь? Да если я ему расскажу, что ваши любимицы, которых вы защищаете, на меня тут руки распускают, он вообще этот лагерь купит и всех вас уволит! Да так, что потом ни на одну нормальную работу устроиться не сможете!
Мама дорогая, и это говорит одиннадцатилетняя девочка! Я, конечно же, понимала, что дети тут собраны с особым социальным статусом, но чтобы так рано зазнаваться… Видимо, я напрочь отстала от жизни.
— Все, по кроватям, — скомандовала я любопытным зевакам. — Кристина, тебя это тоже касается. Завтра будем разговаривать с директрисой по поводу покупки лагеря твоим папой. А пока ценник не выставлен, будь добра держать язык за зубами и не огрызаться.
Та состряпала на лице крайне недовольную мину, но все-таки сделала одолжение — молча улеглась в кровать. Краем глаза я заметила, что Оксана тоже поспешила к своему месту, и окликнула ее:
— Оксана, я прошу тебя пройти со мной.
Девочка шла со мной в ногу в неловком молчании. Лишь иногда поглядывала на меня, продолжая прятать за спиной порванные листки. Судя по всему, у нее в руках было далеко не одно письмо.
По спине снова пробежал холодок. Стоило подумать, что мой Кирилл, будучи чуть постарше, мог оказаться на месте Оксаны и писать подобные послания, сердце замирало, отказываясь биться. Ведь три месяца назад у меня была слишком высокая вероятность оставить сына сиротой. Когда схлопотала двухстороннее воспаление легких и запустила его, приняв за тяжелую простуду. Даже вспоминать не хочется! Благо все обошлось.
Мы вошли в комнату отдыха — здесь был небольшой буфет и огромная игровая площадка. А еще до моей комнаты было близко, я вполне могла услышать зов Кирюши, если бы он вдруг проснулся.
Я завернула в закуток буфетчицы, захватила ключ от холодильника и два прозрачных стакана.
— Какой будешь сок?
— Любой… — тихо отозвалась девочка, переступая с ноги на ногу.
— Идем сюда, — шепотом подозвала я Оксану к барной стойке, достала коробочку виноградного напитка и наполнила стаканы.
Оксана украдкой оглянулась и нерешительно подошла.
— А разве нам можно? Вот так вот…
— Мне можно, — успокоила ее, протягивая стакан. — А про тебя мы никому не скажем.
— А папе скажете? Что я и Кристина подрались?
Я вздохнула, наблюдая, как девочка покусанной рукой подносит стакан к губам.
— Сообщить об этом мне придется директору. А там уже и до твоего папы новость дойдет. Он… знает, что ты пишешь эти письма?
— Нет. Никто не знает. Точнее, не знал, пока Кристина не стала рыться у меня под матрасом.
— А ты не знаешь, как много она успела прочитать?
Оксана лишь отрицательно покачала головой и вздохнула.
— А почему она ведет себя подобным образом, тоже не знаешь? Или есть какой-то повод?
— Кристина считает, что вы несправедливо распределили роли в спектакле. Говорит, что рыжих царевен не бывает и мне нужно было дать роль ведьмы! Потому что все ведьмы рыжие. А вот царевны должны быть со светлыми волосами, как у нее. И уже второй день говорит всем, что вы дали мне роль из-за того, что вас просил мой папа. В тот день, когда он приходил к нам на репетицию.
— Но ведь роли распределяла не только я, верно? У нас собиралось целое жюри! Или Кристина это позабыла?
Девочка немного расстроенно пожала плечами.
— А папа правда не просил?
Я не сдержала улыбку:
— Не рискнул бы.
— Почему?
— Наверное, потому что я тоже рыжая. Жаль, не ведьма. — И шепотом добавила: — Только вот ему об этом не известно. Хотя, если подумать, парочку колдовских приемов все-таки знаю.
— Правда? — Девочка удивленно округлила глаза, не понимая, верить моим словам или нет.
— Правда. Хочешь, научу тебя делать невидимые чернила? Тогда ты сможешь писать письма, не боясь, что их кто-либо прочитает.
— Таких чернил не бывает, — недоверчиво нахмурилась она.
— А вот и посмотрим.
Я снова спряталась в закутке буфетчицы и принялась рыться в ящике, набитом хозяйственными принадлежностями. Должна же тут быть сода, раз уж соль имеется? Повозиться, конечно, пришлось, но бело-красную коробочку я все-таки достала. Бросила в опустевший стакан чайную ложку порошка, залила таким же количеством воды и под любопытным взглядом девочки все тщательно перемешала.
Мы сначала накарябали на пустом фрагменте ее порванного письма цветочек зубочисткой, предварительно смочив ее в содовом растворе, а уже потом пошли утюг искать, чтобы испытать наше свежезаваренное зелье. Когда девочка, стоя рядом со мной, в бельевой прогладила бумагу, ее восхищению от проявившегося рисунка не было предела.
— Вот это да! — воскликнула она слишком громко, прыгая с листком. — Здорово! Здорово! Здорово!
— Тише ты! Если нас засекут, влетит обеим!
— Я же тоже могу сделать такие невидимые чернила?
— Разумеется, тут ничего сложного нет, — развела я руками.
— Тогда пойдемте, я тоже попробую!
— Не сегодня, Оксана! Времени уже полно, нужно спать. А то завтра нас с тобой в поход пушкой не разбудят…
Девочка не стала возражать, но немного поникла. Мы пошли по коридору в сторону спальни, когда я снова подала ей идею:
— Ты ведь знаешь, что существуют перьевые ручки?
— Разве они и сейчас продаются?
