— Да, — твердо сказала Талли, хотя сегодня она впервые представила себя в этой роли. Может быть, она сумеет стать знаменитой, тогда все будут ею восхищаться. — И тебе тоже придется стать тележурналисткой. Потому что теперь мы все будем делать вместе.
— Мне?
— Мы будем одной командой. Как Вудворт и Бернштейн, только одеваться станем лучше. И мы красивее.
— Я не знаю…
Талли ткнула ее в бок.
— Да чего там не знать-то? Миссис Рамсдейл сказала при всем классе, что ты пишешь отличные сочинения.
Кейт рассмеялась:
— Это правда. Ну, ладно, я согласна — тоже буду тележурналисткой.
— А когда мы станем знаменитыми, я скажу Майку Уоллису, что у нас ничего бы не получилось без поддержки друг друга.
Они умолкли, продолжая перелистывать журналы. Талли дважды пыталась прервать молчание и заговорить о своей матери, но оба раза Кейт прерывала ее. Потом снизу послышался крик: «Ужин готов!», лишив Талли шанса очиститься от грехов.
И на всем протяжении лучшего в ее мире ужина Талли ощущала непосильный груз собственной лжи. К тому моменту, когда они все вместе убрали посуду со стола, все перемыли и вытерли, Талли была уже на грани. И даже мечты о том, как их с Кейт пригласят на телевидение, не помогали.
— Мам, — сказала Кейт, убирая последнюю тарелку, — я и Талли покатаемся на великах в парке, хорошо?
— Мы с Талли, — поправила дочь миссис Муларки, пролистывая телевизионную программу. — И будь дома не позже восьми.
— Ну, мама…
— Ровно в восемь, — поддержал жену мистер Муларки.
Кейт смущенно посмотрела на Талли.
— Видишь, они обращаются со мной как с маленьким ребенком.
— Ты даже не представляешь, Кейти, как тебе повезло. Ну, давай, пошли за великами.
Девочки гнали сломя голову по проселочной дороге, смеясь как ненормальные. На Саммер-Хилл Талли отпустила руль, и Кейт последовала ее примеру.
Добравшись до парка у реки, они поставили велосипеды под дерево, улеглись рядом на траве и стали смотреть в небо и слушать, как бурлит речная вода, разбиваясь о камни.
— Я должна кое-что тебе сказать, — наконец собралась с духом Талли.
— Что же?
— У моей матери нет никакого рака. Она — наркоманка.
— Твоя мама курит травку, я уже поняла.
— Да. И она все время под кайфом.
Кейт повернулась к подруге:
— Правда?
— Да.
— А зачем ты солгала мне?
Талли едва сдерживалась, чтобы не отвести глаза, так стыдно ей было.
— Так вышло.
— Но люди не врут просто так.
— Ты не знаешь, что это такое — стыдиться собственной матери.
— Ты смеешься? Ты бы видела, что надела моя мамуля на последний обед в…
— Нет, ты не знаешь, — твердо произнесла Талли. — Это совсем другое дело.
— Так расскажи мне.
Талли понимала, о чем просит ее Кейт. Она хотела, чтобы правда перевесила ложь. Но Талли не знала, сможет ли облечь в слова всю свою боль и доверить ее подруге. Всю жизнь она хранила свои тайны. И если, рассказав все Кейт, она потеряет ее, это будет просто невыносимо.
Но ведь если не рассказать, их дружба прекратится наверняка.
— Мне было два года, — наконец сказала она, — когда мама бросила меня в доме своих родителей. Она пошла за молоком, а вернулась, когда мне исполнилось четыре года. Когда мне было десять, она объявилась вновь, и я подумала, что это означает, что мать меня все-таки любит. В тот раз она забыла или потеряла меня в толпе. А следующий раз мы увиделись, когда мне исполнилось четырнадцать. Бабушка разрешила нам жить в этом доме и присылает каждую неделю немного денег. И так будет продолжаться до тех пор, пока моя мать снова не снимется с места, а она обязательно это сделает.
— Я не понимаю.
— Конечно, не понимаешь. Моя мама не такая, как твоя. Сейчас самый долгий период, который я провела рядом с ней за всю мою жизнь. Рано или поздно ей надоест сидеть на одном месте, и она снова умотает куда-нибудь без меня.
— Но как может мать поступать так с собственной дочерью?
— Наверное, во мне что-то не так, — пожала плечами Талли.
— С тобой все в порядке. Это она — лузер. Но я так и не пойму, почему ты обманула меня.
Талли наконец нашла в себе силы посмотреть подруге прямо в глаза:
— Мне очень хотелось тебе понравиться.
— Так ты сделала это из-за меня? — Кейт рассмеялась.
Талли хотелось спросить ее, что такого смешного она в этом нашла, но Кейт вдруг оборвала смех и строго сказала:
— Больше никогда не ври мне, ладно?
— Можешь не сомневаться.
— И мы будем лучшими подругами навсегда, — серьезно произнесла Кейт. — Хорошо?
— То есть ты всегда будешь рядом, когда нужна мне?
— Всегда, — пообещала Кейт, — что бы ни случилось.
Талли чувствовала, как радость распускается в душе подобно экзотическому цветку. Она словно бы слышала в воздухе его медовый аромат. Впервые в жизни она почувствовала в себе уверенность и спокойствие.
— Навсегда, — повторила она следом за Кейти. — Что бы ни случилось.
Кейт запомнила то лето после окончания восьмого класса как лучшее в своей жизни. Каждый день она безотказно делала всю работу по дому, которая лежала на ней, сидела с братом до трех часов, пока не возвращалась мама, ездившая с утра по разным хозяйственным делам и по делам благотворительного фонда. После этого Кейт была свободна. В выходные же она чаще всего могла распоряжаться своим временем с самого утра.
Они с Талли объездили на велосипедах всю равнину и провели немало времени, сплавляясь на автомобильных покрышках по реке Пилчук. А после обеда они обычно расстилали на траве полотенца, облачались в связанные крючком яркие бикини, смазывали кожу смесью масла для младенцев и йода и слушали музыку на молодежном канале в транзисторе, который всегда брали с собой. Они говорили обо всем на свете: о фильмах, о моде и музыке, о мальчишках и о войне, и о том, что происходит за пределами их маленького мира. О том, как здорово будет вместе стать журналистками и прославиться. О кино. Запретных тем у них не было.
В конце августа девочки собрались отправиться на ярмарку. В комнате Кейти они взяли косметику. Ведь Кейти придется переодеться и накраситься, только когда они выйдут из дома. По крайней мере, если она хочет выглядеть клево. Ее мама по-прежнему считала, что Кейт еще рано краситься и одеваться по-взрослому.
— Топик положила? — спросила подругу Талли.
— Положила, — отозвалась Кейт.
Радуясь, как замечательно они все придумали, девочки спустились в гостиную, где подремывал в своем кресле-качалке отец Кейти.
