— Куда именно?
— У тебя три попытки, чтобы угадать.
— Берлин.
— Как предсказуемо! — фыркаю.
— Гамбург?
— И снова нет.
— Мюнхен, — со стоном.
— Пока, пап, — смеюсь. — Вернусь когда-нибудь.
Я кладу трубку, стараясь унять улыбку. Этот урок отцу не помешает. Он влез в мои дела, хоть и не должен был, и теперь я держу дистанцию.
Внимание привлекает рев идущего на взлет самолета, и, проследив за отрывом шасси от земли, я разворачиваюсь к своим спутникам. Нас шестеро. Пациенты, их сопровождающие и мы с Рашидом. Решили в пользу Германии. Их включат в исследовательскую группу, а мне просто не помешает консультация. Но на самом деле основной причиной моего отлета является иное: оставаться в России мне нельзя. Кирилл меня не отпустил.
— Вы с ним хоть поговорили? — спрашивает Мурзалиев, безошибочно угадав направление моих мыслей по выражению лица.
— Он не понял, — отвечаю коротко, скрывая за этим много-много горя.
Если бы у меня был хоть один шанс избежать разговора с Кириллом, я бы им воспользовалась, но увы. Поговорить все же пришлось. Это случилось в центре — на нейтральной территории, куда он пришел за объяснениями, на которые имел полное право. Но я ему их не дала. Не потому что не хотела, просто я не сумела донести до него причины, по которым любовь потерпела крах в борьбе с принципами. Для меня все было логично: уступи я ему раз — пришлось бы еще. А это скользкая дорожка, которая не сделала бы лучше ни одного из нас. Когда-нибудь потом, став циниками вроде Капранова, мы бы скучали по двум наивным, влюбленным до беспамятства дурачкам, готовым выступить против всего мира. А возврата бы не было. Но сейчас глаза широко открыты, а ошибки видны, и еще есть возможность сделать правильный вывод.
Но Кирилл с этим был не согласен, и сцена вышла некрасивая, тяжелая, надрывная. Когда сказаны слова о любви, объяснить причины ухода практически невозможно. Он и раньше отрицал тот факт, что я — не лучший выбор, и заставить его задуматься удалось единственной фразой: «я не счастлива». Это не совсем правда, ведь в какие-то моменты, оставаясь с ним наедине, вне этого мира, я была самой счастливой из смертных, но каждый раз, когда мы сталкивались с реальностью, она била нас слишком больно. И ни один из нас не научился принимать эти удары достойно.
— Ему нужна женщина, которая его во всем поддержит. Не помешанная на карьере Вера Рихтер и не Евгения Елисеева, у которой собственное мнение по каждому вопросу и прогрессирующая болезнь сердца. Ему нужно научиться жить, не оглядываясь на окружающих. Он всю жизнь старался кому-то угодить. Отцу, партнерам по бизнесу, Вере, мне… Я не хочу стоять в этой длинной очереди последней.
— А ведь он вас по-настоящему любит.
— И я люблю его. Но этого мало.
Пару секунд Рашид смотрит вдаль, а потом вздыхает:
— До вашей монетки я в судьбу не верил. Но, наверное, там, — поднимает он глаза к потолку, — что-то есть. И оно распоряжается правильней.
— Все так. Будь что будет.
Соглашаюсь и, смутившись, открываю паспорт, в котором лежит посадочный талон, и начинаю его изучать. Я помню и выход на посадку, и место, но тяжелые разговоры принято прерывать именно таким образом.
Кирилл
Меня будит телефонный звонок, набатом отдающийся в голове. Такого адского похмелья я не помню с собственного мальчишника. К мобильному приходится подбираться чуть ли не ползком. Первое желание — сбросить звонок, открыть новую бутылку коньяка и снять симптомы похмелья, но потом в душе просыпается робкая надежда на то, что есть какие-то новости от Жен, что она изменила решение…
Я на нее зол. Как она могла уехать и оставить меня здесь ни с чем? Ведь я был готов все ради нее отдать! Семью, бизнес, даже исследовательский центр. А она этого не понимала, все повторяла, что так нельзя, что люди страдают, что мы виноваты, что жить с подобными жертвами у нее не получится… А без меня, значит, запросто. Прекрасно. Просто божественно.
К сожалению, на дисплее всего лишь имя моей секретарши. У меня нет никакого желания разговаривать о делах, поэтому я просто отпихиваю телефон в сторону. Но Дарья упрямая. Она звонит и звонит, раскалывая мою голову адской болью.
— Да, — рявкаю в трубку.
— Кирилл Валерьевич, включите телевизор, — проговаривает быстро моя милая и уже наученная горьким опытом секретарша.
— Что там? — интересуюсь, уже догадываясь, что дело серьезное.
— Включите! — повторяет настойчиво, и я, не выдержав, улыбаюсь. Она стала куда настойчивее, чем раньше. Вышколил, значит.
Обхватив голову, иду в гостиную, наступая на разбросанные по всей квартире елочные иголки. Кажется, они колют в самое сердце. Это так больно. Елка не дает мне забыть о Жен. Надо бы выбросить это новогоднее дерево, но пока не могу. Почему?
Жен уехала. Все бессмысленно.
Оказавшись в гостиной, первым делом задергиваю шторы и только потом приступаю к поискам пульта. Щелкаю кнопками, ища нужный канал. Дарья позвонила вовремя — сейчас как раз начинается новый выпуск, в котором безупречно одетый, раздражающе бодрый диктор нам сообщает:
В настоящий момент продолжается разбор обломков обрушившегося ночью здания. Как известно, его строительством занималась компания “Аркситект”, уже имеющая судимость за сознательное использование некачественных стройматериалов. К счастью, по настоянию известного петербургского мецената — Кирилла Харитонова, одного из пострадавших в прошлой катастрофе, в рамках судебного заключения была предписана полная экспертиза проектов печально известной компании, на время проведения которой все сотрудники были эвакуированы — в здании не находилось ни единого человека. На месте трагедии побывал наш специальный корреспондент Дмитрий Мельников. Дмитрий, вам слово…
Осознание происходящего приходит не сразу. Еще довольно долго я стою и пялюсь в экран, наблюдая картину, внутри которой побывал сам. Камни с торчащими арматурами, люди в жилетах с какими-то странными приспособлениями и скорая неподалеку… Воспоминания живы, наверное они будут со мной до конца жизни. Хотя я не видел, что творилось на месте обрушения с этой стороны. Присматриваясь к мелькающим на заднем плане фигурам врачей, я пытаюсь увидеть там Жен, даже не смотря на то, что ее там быть точно не может. Она же улетела в Германию, оставив позади все обломки.
Не сразу понимаю, что влага на шее — мои собственные слезы. Неужели это правда я предотвратил новую трагедию? Спас людей от кошмара, в котором побывал сам? Представить страшно, что я мог пойти на поводу у отца и махнуть рукой на расследование… Хотя о чем это я? Разве проведение полного расследования — моя инициатива? Да, я нажал на правильных людей, сделал все по уму, применив все имеющееся влияние и отличных юристов, но без Жен ничего этого не было бы. Это она меня вынудила. Никто даже не задумался о том, что трагедия может повториться! Я всего лишь пошел у нее на поводу.
