Завидев уборщика, подметающего дворы, я напряглась и узнала его. Именно он указал мне направление к Кошачьей тропе четыре года назад! Вежливо подойдя с поклоном, я решила обратиться к нему и на этот раз.
— Простите за беспокойство… вы не подскажете, что случилось в Тигрином логе? — медленно разогнувшись и посмотрев на меня словно насквозь, лысый служитель храма поправил оранжевую одежку. — Там никто не открывает.
— А что девушке нужно в мужском монастыре? — он совсем не изменился.
— Я хотела видеть настоятеля Хенсока… по делу, — услышав, что я знаю имя, мужчина немного раскрылся.
— Его нет сейчас там. Настоятель впервые за много лет покинул обитель. А монахи без него не имеют права отворять кому-либо, — Прямо как детишки из сказок, которых мать оставляет дома одних!
— Вот как… и скоро он вернётся?
— Думаю, через пару дней, — Через пару дней у меня уже закончатся короткие каникулы. Я не смогу вернуться ещё раз.
— А в связи с чем такое грандиозное событие? Хенсок оставил послушников одних…
— Погиб кто-то из воинов монастыря, — не успел ещё договорить дворник, как ему пришлось ловить меня, чтобы я не упала. Бледность накрыла моё лицо маской, от губ отлила кровь. — С вами всё в порядке?
— Простите, — прислонилась я к лавочке рядом, слыша, как заплясало в огонии сердце. В ушах стучало давление, давя изнутри гудом и боем, подобным старинным часам. — Как… как погиб?
— Несчастный случай, наверное, — отвел глаза мужчина, и я поняла, что он знает многое о Тигрином логе.
— Кто… именно? — спину обдало потом и я лишь после произнесенного поняла, что не хочу слышать ответа. Кто бы это ни был — не хочу! Но было поздно.
— Хенсок сказал, что его лучший ученик… иначе бы он не уехал отсюда, я думаю.
Забыв о том, куда шла, откуда и зачем, что разговаривала с кем-то, я обошла лавочку и упала на неё. Лучший ученик… лучший ученик… лучший ученик… Да мало ли кто это мог быть, Хо! То есть, Рэй, я Рэй. Голова заболела невыносимо. Мастер Хан… он был лучшим воином, учителем. Он был учеником Хенсока. Ведь более молодые не могут считаться его учениками, их учили другие учителя. Да, ученик самого Хенсока не имеет никакого отношения к тем ребятам, которых я знаю. В конце концов, Джей-Хоуп был великолепным адептом… Господи, я что, всерьёз расставляю парней по приоритету, кого менее жалко?! Они все были моими друзьями, их всех жалко, любого, но лучшего… Лучшего я не могу потерять. Утерев вспотевший лоб, я достала из сумки блокнот и ручку, наспех написав записку Лео, что если он жив и с ним всё в порядке, то пусть даст о себе знать, пусть появится, напишет, позвонит — что угодно! Только пусть позволит мне думать, что сейчас речь не о нем.
Преодолев ещё раз Кошачью тропу, я вставила сложенный листок в дверцу калитки и буквально побежала оттуда сломя голову, не в силах больше видеть венок с белой лентой, бросающейся в глаза, как обрывок тобока. Записка, воткнутая в щель, напомнила о стене плача, где записки подавались Богу — безответно. Я бежала, пока не оказалась у дороги и, поймав редкую попутку, поехала к себе домой, молясь, чтобы смерть Лео была моим больным воображением и речь о ком-то совсем другом. Я загадала, что подожду ещё, когда он закончит свои походы по свету, когда накажет всё зло, убьёт всех негодяев, пусть и не хотел убивать. Подожду и дождусь его возвращения. Но на Каясан я больше не поднимусь… Там не осталось никого, кто ждал бы меня и был бы мне рад. И там остался проклятый венок, чей унылый и загробный вид снился мне в кошмарах после этого.
Дома я читала и перечитывала единственное письмо от Лео, боясь размочить его слезами, а потому держа на почтительном расстоянии от лица. Я не верила, что это последние слова, которые я услышу от него. Я не верила, что мы никогда больше не встретимся. Я не собиралась встречать больше никого другого, и если ко мне не придёт он, то я всеми правдами и неправдами заставлю Хенсока взять меня обратно в Тигриный лог, где я и закончу свои дни. Но Лео был бы против, чтобы я поступила так… если он где-то погиб (нет, не он! Я не буду так думать, не буду! Но разве возможно избавиться от этой мысли?), то это было ради счастья людей… ради того, чтобы другие жили нормальной жизнью. Как он пёкся о том, чтобы у меня когда-нибудь появились дети… он любил детей, животных, всё, что стоило защищать, что не могло постоять за себя само. А я просто растопчу эту жертву и сделаю напрасным то, что он лишил нас с ним взаимного счастья и любви. Нет, это всё глупости. Я не предам память Лео. Да какую память! Он жив! Чувствуя, как разболелась к утру, я предпочла немедленно собраться и уехать в Сеул, чтобы не смотреть за окно и не видеть изломанного хребта Каясан.
Прошло пять, шесть и семь лет с тех пор, как я вышла из калитки Тигриного лога. Вспоминая о легенде про Небесную Ткачиху, я скрещивала пальцы и надеялась на число семь. Ведь раз в семь лет на Млечном пути встречаются даже разлученные волей богов возлюбленные. Раз в семь лет происходит даже невозможное и Лео, бродивший по свету и не возвращавшийся столько лет, мог бы и вернуться, чтобы успокоить меня, до сих пор верящую, что вот-вот его увижу, выглядывавшую его силуэт в толпах людей в Сеуле, во всех местах, где я бывала, в каждом прохожем. Но и спустя семь лет от него не пришло никакого известия. Спустя семь лет мне вдруг встретился другой, кто-то, кто впервые за всё это время заставил меня подумать о самом себе, а не о Лео.
Давно закончив учебу и работая в отряде специального назначения, который посылали в горячие точки, на самые тяжелые задания, я стала взрослой и самостоятельной девушкой. Я принадлежала самой себе и ощущала, как юность проходит, и из неё я с восторгом вспоминаю только десять недель счастья. Проходит не только юность, но и моя жизнь. Она идёт, а я стою на месте, застыв в ожидании чего-то, чему, возможно, никогда не быть. Но у меня было желание жить, и нужно было себя заставить делать это, не забывая прошлое, но отпустив его. Отпустив как можно дальше, чтобы оно было звездой-подсказкой на небе, а не мертвым грузом кандалов на ногах. Всё это время будучи сильной и терпеливой, мне захотелось стать слабой, рассыпаться, чтобы собраться заново. Наблюдая когда-то за моими попытками стать крепче, Сандо сказал, что сильных мужчин любят, а сильных женщин жалеют, потому что за силой женщина не прячет ничего, кроме обид, горечи и желания найти того, от кого не захочется обороняться. Он был очень умён, наш Сандо.
Прося прощения у Лео за то, что не дождалась его, я повесила кулон мастера Ли на шею, собираясь на первое за семь лет свидание. Я впервые согласилась встретиться с кем-то, и всё равно меня охватывала неприязнь к самой себе, что Лео ведь… он может узнать… ему это не понравится… Я мечтала о том, чтобы на выходе из квартиры по моему хребту ударила палка, запретившая мне пойти туда, куда я собралась. Но меня настиг только удар собственной совести. Прости, Лео. Это должен был быть ты сегодня. Подождать меня хотя бы пять минут внизу у подъезда, после того, как я ждала тебя семь лет. Но сегодня это не ты.
