Стало больно и страшно, и, чтобы утишить боль, Вера зашевелила пальцами, вызывая в памяти любимую пьесу. Тогда, словно повинуясь музыке, истекшей из пальцев девочки и раздвинувшей иллюзорные образы тумана, из мучительного звука материализовалось маленькое существо, прозрачное и чудесное, в легкой воздушной тунике, заколотой на плече крошечным, величиной с гречишное зернышко, но ярким, сверкающим аквамарином. Существо держало в одной руке серебряный колокольчик, а в другой — золотую дирижерскую палочку, острый конец которой сиял алмазным блеском.
«Кто ты? — изумилась Вера. — Эльф?»
«Нет, но вроде эльфа, бессмертный, но старше эльфов. Я Алмэ Эвтерпид».
«Эвтерпид? Сын Эвтерпы?»
«Да, один из многих».
«Я ничего не слышала о вашей семье».
«Когда Орфей потерял Эвридику, его лира умолкла. Горе его было настолько велико, что опечалились боги. И тогда Эвтерпа, покровительница музыки, наполнила Вселенную печальными мелодиями в память погибшей любви, и заплакали звезды. Из этих алмазных слез, упавших на землю, и возникло наше племя, прежде всего хранящее и опекающее маленьких музыкантов».
Колокольчик Алмэ мелодично зазвенел, и этот звук стал утешением для Веры.
«Я знаю теперь, знаю! — воскликнула девочка. — Ты гений? То есть дух. И наверное, ты мне снишься?»
«Но ты ведь не спишь, — возразил Алмэ, показывая дирижерской палочкой на книжные полки ее комнаты, внезапно выступившие из мрака, на маленькое лимонное деревце в кадке перед окном, на фортепиано с раскрытыми нотами на пюпитре. — Мы открываем музыку, — продолжал Алмэ, и дирижерская палочка мгновенно превратилась в светящийся скрипичный ключ, постоянно меняющий очертания. — Все в наших руках, и та музыка, что снится тебе, и та, которую ты слышишь в шелесте листвы, да вообще когда угодно.
«Да-да, — ответила Вера чудесному посетителю. — Так ты давно со мной? Почему же я раньше тебя не видела?»
«Нам позволено являться людям только в крайнем случае, когда требуется наше вмешательство. Сейчас именно такой случай. Если твое решение останется неизменным, меня отзовут от тебя и отдадут другому маленькому музыканту».
Вера наморщила лоб, пытаясь сообразить, о каком таком решении говорит Алмэ.
«Ты хочешь отказаться от музыки», — напомнил Алмэ.
«Ах да, хотела, но теперь я ничего уже не знаю. Просто я не смогу прийти к учительнице».
«Подумай!» И Алмэ исчез, только откуда-то издалека продолжал звенеть его серебряный колокольчик, постепенно складываясь в нежную мелодию, печальную и светлую, такую, которой Вера никогда не слышала.
«Не уходи, не оставляй меня одну!» — взмолилась девочка, а над ней склонились отец и мать.
— У нее жар, — сказал отец, — вот и ответ. Прежде всего моя дочь должна быть здорова, а потом уж музыка…
На какой-то краткий миг от этих воспоминаний повеяло старинным ужасом и холодом, точно заскрежетало железо кровли в порыве осеннего ветра или заскрипели ржавые качели на пустой детской площадке. Вера встала и подошла к заветному ящику. «Превращаюсь в алкоголичку, — отрешенно побранила она себя. — Но без этого спасительного зелья мне теперь не заснуть».
Вопреки ожиданиям, утро следующего дня оказалось чистым, солнечным, сияющим, но отчего-то не по-весеннему холодным. Резкий, пронизывающий ветер тянул в открытую форточку, парусом надувал занавеску. Штука лежала в ногах, свернувшись калачиком, стараясь удержать ускользающее тепло. Вера поежилась под одеялом и побранила себя за то, что не позаботилась сохранить тепло в жилище. Перевернувшись на бок, она увидела на тумбочке возле дивана наполовину опустошенную бутылку коньяка и тут же поняла, почему не закрыла форточку.
«Оказывается, я могу напиться, — с сарказмом подумала она. — Поздравляю тебя, Стрешнева, ты и на такое способна. Назюзюкаться и свалиться в пьяный сон, как какой-нибудь… Даже не знаю кто».
Встать оказалось делом чрезвычайно трудным. Болела голова, тошнило, все тело, казалось, было избито не то палками, не то железными прутьями. «Какая я хлипкая, любое, даже очень давнее, воспоминание способно вывести меня из равновесия. Что же делать-то? Кравцову позвонить, что ли? Вот он удивится, когда я спрошу, как бороться с похмельем». И Вера набрала Осетрова.
— Прежде всего, печаль моя, — Володя говорил не без ехидства, хотя вполне благожелательно, в его голосе сквозила даже озабоченность ее состоянием, — не мешало бы мне приехать. Но, впрочем, предвижу твои возражения и даю бесплатную консультацию по телефону. Прими контрастный душ, выпей как можно больше минеральной воды и приготовь себе горячую, желательно мясную, пищу. Лучше мясной бульон. Потом кофе, а потом позвони. Если не станет лучше, реанимацию придется продолжить в кафе.
О еде она сейчас думать не могла. Контрастный душ не представлялся для Веры возможным. Все ее существо, охваченное ознобом, сопротивлялось мысли, что бедное тело будут хлестать попеременно то горячие, то ледяные струи. Лучше не стало. Ни о каком визите к преподавателю речи быть не могло. Вера позвонила Соболевой и перенесла встречу на вечер. Сил хватило только на то, чтобы одеться, причесаться, подправить бледное лицо легким макияжем и добраться до японского ресторанчика на проспекте Мира, где ее ждал Осетров, уже позаботившийся о страдалице и сделавший заказ.
— Нет ничего лучше в таких случаях, — полунасмешливо, с плохо скрытыми сердитыми нотками в голосе говорил Володя, расставляя перед Верой изыски японской кухни, — чем морской коктейль и горячая японская водка. А вот суши я тебе не рекомендую — сырая рыба разрушает витамины группы В, а ты и так благодаря невоздержанным возлияниям, кстати в полном одиночестве, что говорит о твоей крайней распущенности, потеряла этот благословенный витаминчик.
— Откуда ты столько знаешь? — спросила Вера, поморщившись при слове «водка». — Неужели непременно нужно пить?
— Совсем не нужно было вчера. Приняла бы таблеточку или какой-нибудь бальзам успокоительный. А вот сегодня, поскольку ты поступила как раз наоборот, просто необходимо, причем именно саке, которое стоит возле тебя в глиняной посудине. А о витаминах я знаю потому, что было дело, пописывал рекламные статейки, когда нечем было жить.
Осетров болтал о всяких микроэлементах, о том, какие витамины принесли ему более всего дохода, пока Вера с содроганием пила саке малюсенькими глоточками и старательно выковыривала из морского коктейля самые лакомые кусочки. Впрочем, через некоторое время она почувствовала, что кровь возвращается в кончики пальцев, тепло приливает к щекам. Это заметил и Владимир, потому что внезапно переменил тон:
