— María, traiga la comida, por favor[47].
— Sí, señorita.
Бернард наблюдал за уходящей служанкой. «У нее отличные ножки, — сделал он заключение, — сильные и округлые, великолепно сочлененные».
Саманта воспользовалась предоставившейся возможностью стереть мокрые пятна с костяшек пальцев, где ее поцеловал Бернард. «Хоть бы он не распускал свои слюни так!» Она покрыла голову зеленой соломенной шляпкой с широкими полями и надела большие круглые темные очки. Саманта вот уже много лет носила эти очки.
— Хочешь искупаться, Бернард? Солнце жарит вовсю и…
— Ни за что. Моя фигура без одежды менее чем красива. Я предпочитаю скрывать ее от стихий и глаз любопытных, — разве только что по ночам. И я, естественно, сплю в темноте.
— Я совершенно уверена, ты просто капризничаешь.
— Будучи французом, я должен это признать. Однако, как французский джентльмен, я проигнорирую ваше предположение.
Лицо Саманты заострилось.
— Бернард, я позвала тебя сегодня из-за чисто эгоистических соображений. Со времени нашего последнего разговора меня преследуют всякие расстройства и неприятности. Непросто мне сдержать свою экономическую клятву.
— Ладно, ладно. Все в мире относительно. Саманта Мур — женщина с состоянием, ей далеко до голодной смерти.
— Не так уж все и хорошо тем не менее. — Она выпрямилась и повернула голову, чтобы смотреть Фонту прямо в лицо; голос Саманты звучал ровно и выразительно. — Меня не устраивает прозябание. Для меня жизненно важно, чтобы я продолжала жить так, как я жила раньше, на том же самом уровне. И я намерена так жить.
— А мое намерение заключается в том, чтобы помочь вам в этом.
— Прошлый раз ты предложил мне для этого увеличить свой доход.
— Или же заняться обращением некоторых ваших активов в капитал, относительно чего я решительно настроен против. При наличии инфляции…
— Таким образом, мы подошли ко второму этапу — ликвидации определенных издержек. — Ее манера смягчилась, и Саманта откинулась назад в своем шезлонге. — Очень хорошо. Но это не должно существенно повлиять на мой образ жизни.
Служанка принесла ленч. Она накрыла два столика со стеклянными столешницами, потом удалилась. Бернард отметил высокий профессионализм горничной: «Саманта вышколила ее на славу».
— Что я должна делать? — задала Саманта вопрос.
— Начните с самого начала, — ответил консультант, учтиво пережевывая маленькие кусочки цыпленка. «Но абсолютно никакого риса, учитывая то, как раздалась моя талия. И, совершенно определенно, никаких bollilos[48]. С возрастом, — напомнил себе Бернард, — искушения подстерегают тебя на каждом шагу, но чувственные удовольствия накладывают на человека тяжелое бремя.»
— И где это начало? — потребовала Саманта.
— Слуги на Вилле Глория. Вы нанимаете слишком, слишком много слуг. Вот девица, которая накрывала на стол, — она что, новенькая?
— Более или менее.
— Вот! Это не я, это вы капризничаете, нанимая прислугу в то время, когда следовало бы заняться экономией. Давайте посмотрим в глаза действительности. Сколько автомобилей в этот самый момент стоит у вас в гараже?
— Бернард! — вскричала Саманта, явно встревоженная.
— Три, три автомобиля! Этот цыпленок восхитителен. Как их готовят, моя дорогая?
— Мой шеф-повар — маг и волшебник. Можно я положу тебе еще грудку, Бернард?
— Я не должен.
— Тогда ножку.
— Только маленькую.
Она снова устроилась в шезлонге, наблюдая, как ест Бернард.
— Женщина без транспорта — крестьянка.
— Но три автомобиля…
— Когда ты говоришь вот так, это все действительно звучит как-то экстравагантно. Так что же ты предлагаешь?
— За «даймлер» дадут хорошую цену.
— Бернард, я люблю свой «даймлер». Я почитаю его. Позволь мне оставить «даймлер» у себя.
— Очень хорошо, но только при условии, что «роллс» и «сандерберд» пойдут вместо «даймлера».
Саманта очень медленно сняла свои темные очки.
— То, что я сдерживаю слезы, свидетельствует только о моем самообладании, Бернард.
— Я всегда считал Саманту Мур женщиной, которая безукоризненно владеет собой.
Она снова водрузила свои очки на прежнее место и принялась за еду.
— Цыпленок получился отменным, правда?
— «Морская Звезда», — раздался пронизывающий голос Бернарда.
Саманта уложила нож и вилку на тарелку, промокнула губы.
— Только не «Морскую Звезду».
— Держать яхту — чрезмерная роскошь.
— Моя «Морская Звезда» — воскресные прогулки вдоль побережья. Рыбацкие экспедиции. Какие воспоминания!
— Триста дней в году она стоит без дела, а экипаж получает полное жалование. Прибавьте сюда обслуживание, ремонт, покраску.
— Мой моральный дух быстро «опускается на дно».
— Я не предлагаю вам продать «Морскую Звезду». Есть другой способ. Сдайте судно внаем по чартеру. Пусть яхта окупает себя, пусть зарабатывает деньги.
— Должна ли я, как это говорят, «заняться коммерцией»?
— «Морская Звезда» принесет хороший доход.
— Я не знаю, как нужно устраивать все это.
— Зато знаю я. Вам стоит только сказать…
Она вздохнула и с тоской улыбнулась французу.
— Боюсь, я должна сказать «да».
— Хорошо.
— Бернард, десерт. Пирог, клубничный, вкус у него просто чудесный.
— Ах, вы не должны искушать меня.
— Кофе?
— Черный. Без сахара.
Саманта позвонила, и через секунду перед ней возникла Мария.
— Dos cafés, María[49]. Ты уверен насчет пирога, Бернард?
Он беспомощно воздел руки к небу.
— Мужчины в моем возрасте, как известно, слабы и потворствуют своим желаниям. В этом их беда.
— Y tráigale un pastel al señor, María[50].
Мария удалилась.
— Но операция на этом не закончена, — сказал Бернард.
— Я готова к самому худшему.
— Домашняя прислуга — пятьдесят процентов слуг необходимо рассчитать.
— Как это жестоко, Бернард! Они же бедные люди, простые rancheros[51]. Они почти как дети. Без меня они пропадут. Я для всех них как отец и мать. Что они будут делать, куда пойдут, как будут жить?
— Чувства не должны вмешиваться в бизнес. Будьте тверды.
— Ты прав, конечно.
— Если быть честным, последнее нужно сделать в первую очередь.
— Бедный Карлос, — выдохнула она. — Бедный Эрмано, и Хуанита, и Маруча…
— Мария, — подсказал он.
— Бедная Мария.
Он ободряюще похлопал Саманту по загорелой ноге. Упругая для женщины ее возраста, но слишком уж худая на вкус Бернарда.
