К подобному Мила оказалась не готова. Ноги предательски ослабли, и, чтобы не рухнуть на высоких каблуках, пришлось упереться раскрытой ладонью в край комода.
Она не хотела смотреть на них.
На него…
Ведь то, что видела Мила, никак не ассоциировалось её сознанием с ними.
Первое. Она сама.
Молодая, вполне привлекательная, даже красивая девушка со слегка порозовевшими щеками, приоткрытыми губами и горящими в предвкушении глазами. Если отбросить личную предвзятость, осведомленность, то можно было бы сделать вывод, наблюдая за этой девушкой, что её тело замерло, едва ощутимо подрагивая от томящего ожидания. Что она слишком остро, нетерпеливо, на грани воспринимает высокого мужчину за своей спиной.
Белье роскошное, предназначенное не скрывать, а подчеркивать красоту идеального молодого тела, ничего не скрывало. Щеки вспыхнули ещё ярче, когда Мила заметила, что розовые соски напряглись и бесстыдно натянули ткань.
Если она видела в отражении собственную реакцию, её видел и Алашеев.
Мила перевела взгляд за спину.
Мужчина. Высокий. Широкоплечий. Одетый на контрасте с ней. Напряженное волевое лицо, сжатые губы. В тот момент, пока она его разглядывала, заметила, как нервно заходили желваки его на скулах. А взгляд прищуренных глаз, устремленный также в зеркало, поражал. И будоражил.
И неопытную Милу обездвиживала та страсть, что плескалась на дне темно-голубых, едва ли не синих глаз. Почему она раньше не замечала, насколько насыщенный у Глеба цвет глаз? Настоящее буйство стихии. И сейчас эта стихия направлена на неё.
Будь между ними настоящие не придуманные отношения, девушка решила бы, что Глеб сгорает от едва сдерживаемого желания. У него даже крылья носа подрагивали от нетерпения. Зеркало ничего не скрывало: ни испепеляющего, обещающего сжечь её дотла взгляда, ни её ответной реакции.
За спиной Милы послышалось приглушенное ругательство, после которого незамедлительно последовало:
- Прогнись.
Мила нахмурилась, не понимая. Она ещё находилась в состоянии рассматривания и анализа, упустив момент, когда мужчина решил перейти к активным действиям.
Она помедлила лишь несколько секунд, а Глеб властно распластал пальцы чуть ниже её лопаток и надавил, заставляя наклониться и уже обеими руками ухватиться за комод, иначе она рисковала провалиться к полу. Дыхание от бескомпромиссных действий Алашеева сбилось окончательно.
Но вместо того, чтобы насторожиться, внутренне воспротивиться, Мила, как завороженная, продолжала смотреть в зеркало.
Нет…
Она ни за что не отведет взгляда.
Ей нравилось наблюдать за лицом мужчины. В этом было что-то порочно-возбуждающее. Видеть, как окончательно темнеют его глаза, как верхняя губа едва заметно дергается едва ли не в оскале, отбрасывая в вечность тысячелетия цивилизации и приравнивая то, что между ними происходит сейчас, к первобытной страсти, когда мужчина имел все права на женщину. Безоговорочно. Безотлагательно. От осознания всего этого низ живота Милы потяжелел, заныл. Более того! В районе лона появилась ощутимая пульсация, которая распространялась по всему телу, вызывая потребность снять её. Грудь также потяжелела, соски заныли.
Что это?..
Возбуждение?
Желание?
Те самые отголоски плотского удовольствия, которые должны привести к оргазму?
А как же любовь? Как же та истина, что оргазм можно получить только с любящим и любимым?
Рука Глеба добралась до застежки бюстгальтера. Едва ощутимое движение - и лямки разошлись в стороны, освобождая грудь. Мила задрожала. Зажмурилась, чтобы сразу же распахнуть глаза.
Она хотела видеть Алашеева. Если бы кто-то её в тот момент спросил: почему - она не нашлась бы, что сказать.
Лицо мужчины звало. Привлекало. Притягивало. То, как он смотрел на неё в ответ, гипнотизировало.
Его пальцы ощутимо вжались в позвоночник, безошибочно воздействуя на рецепторы Милы, вызывая ещё большую дрожь и слабость. Второй рукой Глеб потянулся вперед и задрал бюстгальтер кверху, высвобождая ставшую неимоверно чувствительной грудь. И одновременно с этим Глеб вплотную прижался к бедрам Милы, недвусмысленно показывая свою степень возбуждения.
Трусики Милы увлажнились. Так и должно быть? Или всё же с ней что-то неправильно, раз тело реагирует на прикосновение и присутствие чужого для неё мужчины?
- Ты невероятно красивая, Милослава.
Та рука, что освобождала грудь, опустилась ей на затылок, беспощадно уничтожая прическу, чтобы в конечном итоге сжать волосы, сделать захват и потянуть назад, заставляя Милу прогнуться в пояснице ещё сильнее.
Теперь отражение в зеркале показывало, как её соски бесстыдно торчали, а задранный бюстгальтер добавлял пошлости в общую картину.
Художник в душе Милы возликовал. Как же красиво… Она всегда мечтала рисовать с натуры, даже обнаженной, но, к сожалению, мечты так и оставались мечтами.
Но ничего… Ничего… У неё есть деньги. А школы художников успешно функционируют не только в этом погрязшем в пороке городе.
Пока же…
Мысль оборвалась, столкнувшись с новыми действиями и словами Алашеева:
- Такую красоту, как у тебя, должна дополнять другая.
Пока Мила пыталась понять, что он имеет в виду, Глеб выудил из кармана брюк украшение – тонкую золотую цепочку с тремя крупными черными жемчужинами в обрамлении мелких бриллиантов.
Это было первое украшение, которое ей дарили таким экзотическим образом.
Видимо, у взрослых мужчин и атрибутика взрослая.
Марк баловал её, дарил на день рождения украшения. На них отец не претендовал, хотя как-то и пытался. Но как поняла позже Мила, Марк поговорил с ним. Всё-таки за украшения жених может и спросить.
А тут…
Вещь дорогая. И почему-то Мила не сомневалась – эксклюзивная. Пока она пыталась понять, как реагировать на столь дорогой подарок, Глеб расстегнул застежку и надел цепочку ей на шею.
Нить с жемчужинами и бриллиантами легла как раз в ложбинку груди и соблазнительно повисла.
Драгоценный металл, соприкоснувшись с разгоряченной кожей, произвел эффект легкого раздражителя.
- Такой подарок… Я… - Мила растерялась, потом быстро взяла себя в руки и закончила: - Спасибо.
Отказываться она не собиралась. Дарят – она примет.
Как показывала её жизнь: следует быть готовой ко всему. А она только в начале пути.
Губы Глеба дрогнули в едва заметной усмешке.
- А я уж, было, напрягся в ожидании отказа. Меня радует, что ты не только чертовски сексуальная, но и умненькая, Милослава.
Ответить она не успела – мужские губы коснулись лопатки. Обожгли. Теплые, они устремились дальше по позвоночнику, слегка покусывая, вызывая у Милы головокружение. Всё-таки хорошо, что она стояла у комода – есть опора.
А дальше…
Дальше дошло дело до трусиков.
Мила ожидала, что он их сдернет, как платье. Зажмурившись и всё-таки оторвавшись от отражения, она подалась вперед, плотнее ложась на прохладную поверхность комода. Так удобнее.
Её ожидал сюрприз. Алашеев продолжил путь вниз. Коснулся поясницы, задел крестец.
Когда его губы коснулись обнаженных ягодиц, Мила прикусила свои до крови, чтобы не заверещать. Его прикосновения оказались настолько интимными, что у неё возникало впечатление, что она со всего духа врезалась в скалу и потом полетела в пропасть.
Она помнила ночь накануне. Он же к ней фактически не прикасался, не трогал. Так… вскользь. Мила, несмотря на сегодняшнее предупреждение не делать о нем поспешных выводов, всё же пришла к ещё одному: Глеб Алашеев относится к тем мужчинам, что скупы на ласки. Она читала и слышала про таких. И дело тут даже не в эгоизме, а в отсутствии потребности ласкать партнершу.
То, что сейчас он делал, разбивало вдребезги её домыслы.
Прав Алашеев - не дотягивает она до него. Маленькая, не хватает жизненного опыта. Поэтому будет исходить из того, что имеет. И по возможности с меньшими психологическими затратами для себя.
Одно не вызывало сомнения – её тело откликалось.
